– Восемьдесят пятый год рождения, Кондратов, – палец старшей медсестры опять заскользил лакированным ногтем по длинным спискам в журнале.

Я терпеливо ждал.

– Нет такого! – наконец произнесла она.

Я тихо выругался и произнес:

– Но в доме малютки сказали, что я прибыл от вас.

– Могли напутать, сменить фамилию – да всякое случается.

Глядя на сочувственное лицо женщины, я отодвинулся чуть в сторону, пожилая нянечка сосредоточенно возила шваброй по полу у самых моих ног.

– Так что, Отто, извините, ничем помочь не могу.

Похоже, произносить мое имя медсестре доставляло удовольствием.

– Отто?! – вдруг подняла голову нянечка, вглядываясь мне в лицо. – Боже мой!

– Что такое? – уставилась на нее медсестра.

– Боже мой! – опять повторила нянечка.

– Да не тяните вы, Домна Петровна! Дело серьезное, – прикрикнула на нее медсестра.

– Какого года, вы говорите? – спросила нянечка.

– Восемьдесят пятый, февраль месяц, – опередила меня медсестра.

Нянечка немного подумала и всплеснула руками:

– Так и есть. Помню я его мать. Холод тогда собачий был. А эта девчушка несколько раз приходила. Встанет под окнами и плачет: «Там мой Отто!» Зачем тогда от ребенка отказалась… Да и то понятно, – нянечка в сердцах махнула рукой. – Она неделю у нас пролежала. Ни единая живая душа навестить не пришла. Я потому и запомнила, что имя редкое. А когда тебя в дом малютки переводили, спросили, как звать младенца. Я и сказала, что Отто. Ты не в обиде за имя-то?

– Что вы, мне нравится. Тем более и мама так меня называла. А какая она, вы не помните?

Нянечка пожала плечами:

– Девчонка совсем была. Худенькая, глаза большие, на твои похожи.

– Значит, все-таки вы наш, – произнесла медсестра и снова заглянула в журнал. – Седьмого февраля родились четверо младенцев. Две мамаши не подходят – возраст не тот, а вот две других… – Медсестра вдруг хлопнула по журналу рукой. – Да вот же она! Мария Оттовна Гюйз. Оттовна, понимаете. Потому и он Отто!

– Послушайте, я сейчас! – произнес я и побежал к выходу. Мне нужны были цветы, шампанское, шоколад и еще не знаю что. Не каждый день находят мать!

Железнодорожная, двенадцать оказалась общежитием – четырехэтажка старой постройки на краю города. Стоял вечер, когда я подошел к нему. Дом светился окнами, виднелись силуэты людей. Мне нужна была комната семьдесят шесть. Поднимаясь по лестнице, я вдруг понял, что волнуюсь, не имея на то повода, – вряд ли моя мать до сих пор живет здесь. Но по крайней мере у меня была ниточка.

Комната находилась на третьем этаже. По полутемному коридору целыми выводками носились дети и мелькали женские силуэты в халатах, а на общих кухнях парили на плитах оцинкованные баки с бельем.

Я постучал. Дверь открыла женщина лет тридцати с небольшим. У нее был измотанный вид.

– Скажите, – задал я по сути уже риторический вопрос, – Мария Гюйз здесь не живет?

– Нет, – ответила женщина.

– А вы давно здесь?

– Больше десяти лет, – глаза женщины равнодушно скользнули по мне.

Тусклые глаза, в которых не было надежды.

Из-за ее спины с любопытством выглянул мальчишка лет десяти.

– Коля, найди Вику, ужинать пора, – сказала ему женщина.

– Она жила когда-то в этой комнате, – пояснил я. – Может, кто-то что-то знает?

Женщина еще раз окинула меня взглядом:

– Ничем помочь не могу, – и, видя, что я не ухожу, немного раздраженно добавила. – Не знаю я такой.

Ей было не до меня.

– Извините за беспокойство, – я развернулся, чтобы уйти.

– Кто она вам? – произнесла женщина уже мне в спину.

– Мать!

– Мать?! – удивленно повторила женщина и неожиданно пригласила меня в комнату.

Я вошел. Обстановка была убогой. Мебель наполовину казенная, наполовину приобретенная самой хозяйкой. В общагах я разбирался. На двух веревках висело белье, детские и женские вещи. И ничего, что могло принадлежать мужчине.

– Присаживайтесь, – женщина указала на стул. – Я дам вам адрес подруги. Она когда-то жила в этой комнате. Поселилась намного раньше меня. Возможно, что-то и знает.

Уходя, я незаметно положил двести евро на гладильную доску.

Я пробирался по общаговскому коридору к выходу. В полумраке из-под ног прыскали стайки детей, мелькали усталые и уже не юные лица, и среди них не было ни одного мужского. Это был дом сокрушенных надежд. В моем кармане лежал листок с адресом, который дала мне женщина из семьдесят шестой.

На улице в свете фонаря я еще раз прочел адрес: улица Гагарина, шестьдесят три, квартира семнадцать, Устинова Наталья Петровна. Затем убрал бумагу обратно в карман и зашагал по тротуару. Сумерки пахли чем-то знакомым. Это был город, в котором я родился.

Наверное, было бы лучше ничего не предпринимать. По крайней мере думал бы, что моя мать все же где-то есть. Но теперь я точно знал, что ее нет. Причем очень давно. А сколько раз я представлял эту встречу! Я бы сказал ей: «Чепуха все, мама. Главное, я тебя нашел».

Сосны на кладбище качались под теплым ветром. Я стоял и смотрел на сваренную из железа пирамидку, увенчанную звездой. И то и другое давно стало одинакового цвета – ржавого. Сохранилось лишь выполненное на эмали фото и надпись: «Мария Оттовна Гюйз. Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой – тысяча девятьсот девяносто третий». Моя мать улыбалась на снимке, но глаза ее казались невеселыми. Сейчас мы были почти ровесники, и от этого она казалась мне еще ближе.

Через полторы недели на месте пирамиды появился обелиск из розоватого гранита с надписью: «Марии Гюйз от любящего сына». Слегка избито, но зато точно. И металлическая оградка.

Когда рабочие ушли, я достал из пакета бутылку водки и стакан. Двести граммов вошли в меня как вода. Я повесил стакан на штырь оградки и прижал кулак к губам. Мать по-прежнему улыбалась мне со старой фотографии невеселой улыбкой. Мир казался полустанком, с которого все уехали.

В Москве заметно потеплело. Солнце топило последний снег на газонах, а мокрый асфальт улиц слепил глаза яркими бликами. Первым делом я поменял фамилию. Из чуждого и никогда не нравившегося мне Кондратова я стал Отто Гюйзом. Теперь уже окончательно немцем. С русской душой. Спустившись по ступеням учреждения, я медленно шел по улице, рассматривая новый паспорт. «Отто Гюйз!» – произнес я вслух. Это звучало! И мое прошлое имя – Отто Кондратов – казалось теперь полной нелепостью.

Я убрал паспорт в карман, прошел погруженный в свои мысли еще некоторое время и вдруг остановился. Впереди, метрах в пятидесяти, маячило здание, в котором находился офис Сани Железнова. После некоторого колебания я пересек улицу, прошел по ней до автобусной остановки, которая находилась прямо напротив офиса, и присел на лавку.