— Да тут у нас пол-общаги вьетнамцев и прочих черных. И половина живет без всякой там регистрации. Усекли? Вахтер их не пустит, это же ясно. А пустит — сдерет хуже, чем в гостинице. Вот они и вытаскивают эти гвозди — чтобы земляков с другого хода запустить. А там — кто их в коридоре разберет — они же все одинаковые! Я среди них живу и то немногих отличаю. Между прочим, я эту дверь и забиваю. Слежу, чтобы ее не курочили, да все равно успевают.

«Сам, наверное, и гвозди для них вытаскиваешь, — подумал Балакирев, слушая его горделивые объяснения. — Много ли тебе надо? Бутылка — и перестал замечать, что дверь открыта. Ты же за бутылку что угодно сотворишь».

Ватутин тем временем сделал слабую попытку прибраться на столе. Прежде всего он переставил под стол пустые бутылки — они его смущали. Отодвинул на угол тарелку с огурцом. Потом его внимание привлек нож. Он взял его, осмотрел и хмыкнул:

— Вот, тоже оставили. Припрячу, ведь сопрут, вы верно говорите.

— Так он не ваш? — удивился Балакирев.

Ватутин подтвердил его сомнения, твердо заявив — раньше у него этого ножа не было. Видит его впервые.

— У меня вчера тут поминки были по дочке, — повторил он. — Наверное, кто-то забыл. А мне чужого не надо. Я всегда возвращаю, так что напрасно на меня Алка наговорила. Ну и стервозная же она стала! С кем поведешься…

Он встал было, чтобы отнести нож в более надежное место, — в стенной шкаф, — но Балакирев попросил, отдать ему этот предмет. Ватутин поколебался, но все-таки отдал, повторив:

— Первый раз вижу. А вдруг с меня спросят?

Балакирев нашел в кейсе чистый пакет и опустил туда нож. Ватутин с беспокойством наблюдал за его действиями. Наконец не выдержал:

— Слушайте, вы чего-то темните! Зачем вы пришли, а? Говорите уж прямо! Я же вижу — вы чего-то кругами ходите!

— Прямо так прямо, — согласился Балакирев. — Значит, будете утверждать, что плейер оставила Ольга, пятого мая?

Тот кивнул.

— Пятого мая этого плейера у нее еще не было, — раздельно произнес Балакирев.

Ватутин нахмурился, пожевал нижнюю губу и ничего не сказал. Он явно был в замешательстве и не понимал, что от него требуется.

— Вы понимаете, что я вам говорю? — Балакирев повысил голос.

— Ну… — выдавил тот. — К чему вы это?

— Вы когда ее видели в последний раз?

— Кого? Ольгу-то? Сами же говорите — пятого. Как раз получка…

— И после — ни разу?

— Да когда же… Ни разу.

— Что делали в последние выходные — вспомнить можете?

— Работал, — мрачно ответил Ватутин. — У меня выходных нет. Тут все прогнило, то и дело где-то рванет, а я чини.

— В ночь с субботы на воскресенье тоже трубы чинили?

— Это вы к чему? — непонимающе переспросил тот. — В ночь? Да нет, аварии не было.

— Где же вы были? Здесь? Или, может, выходили куда?

— Я по ночам не шляюсь, — с достоинством ответил Ватутин.

— Может, все-таки вышли прогуляться? Или к вам кто зашел?

Тот окончательно запаниковал:

— Говорите прямо, что вам нужно-то? Или я вообще отвечать не буду!

— Я вас прямо и спрашиваю. Меня интересует ночь с субботы на воскресенье. Ночь двадцать третьего числа. Вы этой ночью с дочерью не виделись?

Ватутин наконец понял. Его припухшие глаза вдруг расширились, он выпустил вилку, которую во время разговора вертел и мял в огромных темных руках. Мягкий серый алюминий был основательно погнут.

— Это когда ее убили?! — Он сглотнул и с трудом выговорил:

— Да вы чего? Вы что ко мне сюда пришли?!

Вы к чему все это?!

— Не виделись? — настойчиво повторил следователь. — Откуда же у вас этот плейер? Он оказался у вашей дочери после пятого мая. Я вам даже точно скажу когда. Двадцатого числа. Если вы не виделись после пятого — как он к вам попал? Может, объясните?

Ватутин окончательно лишился дара речи. Он сидел, тупо глядя на следователя, без тени мысли во взгляде.

Потом, будто решившись на что-то важное, встал, подошел к окну, снял кусок хлеба с поминальной рюмки и залпом ее осушил. Застыл с изумленным выражением лица, понюхал опустевшую рюмку… И процедил:

— Гады. Воды налили! Кто же водку-то выпил?! Я ведь вычислю, пусть даже не надеются! Это же надо совесть последнюю пропить — обидеть девчонку! Поминали ведь ее, гады! За мой счет выпивали, так хорошо посидели, и на тебе!

— Вы бы лучше о другом подумали, — бросил ему Балакирев. — В камере водки не будет. Откуда плейер?

— Да в шкафу лежал! — с отчаянием воскликнул тот. — Клянусь — в шкафу!

— Кто же его туда положил?

— А я знаю? Олька, наверное!

— Ну, все, я вас понял. — Балакирев встал и уложил в кейс пакет с плейером. Туда же спрятал нож. Ватутин затравленно следил за ним, теребя в руках фотографию дочери и кусок хлеба. Хлеб крошился у него в пальцах, крошки падали на пол.

— Поедете с нами, — заявил следователь, застегнув кейс.

— По какому праву? — слабо воспротивился тот, но его оборвали:

— За права еще успеете побороться. До выяснения обстоятельств я вас задерживаю. Может, вспомните, наконец, как у вас очутился плейер. Идемте.

Когда Ватутина вели по коридору, вслед процессии изо всех дверей высовывались головы. Неведомыми путями по общаге распространился слух — сантехника арестовали по уголовному делу. Крохотный мальчишка, ехавший навстречу по коридору на бренчащем велосипеде, испуганно шарахнулся в сторону. Его тут же утащила в комнату женщина в растерзанном халате. Ватутин шепотом просил не позорить его и вывести через запасной выход — все равно там гвозди повыдергивали. Но его никто не слушал.

…Вечером сделали еще одну попытку с ним поговорить. С прежним результатом — тот с пеной возле губ клялся, что плейер у него забыла дочь, что раньше он его в глаза не видел и что после пятого мая с Ольгой не виделся. Что он делал в воскресенье на рассвете, когда погибла Ольга, Ватутин вспомнить не мог. Отвечал неуверенно, но лаконично: «Спал, наверное». Балакирев задал ему еще один вопрос — чем он занимался вечером двадцать пятого числа? Тот развел руками:

— Ну, я вам скажу! Если вас спросить — вы ответите?! Вот и я не могу!

Балакирев отдал нож, найденный у Ватутина, на экспертизу. Эксперты были перегружены работой и быстро сделать не обещали. Одно ему сказали точно — судя по форме лезвия и виду полученной раны, Ольга могла быть убита именно этим ножом. Также, как и Мулевин. Характер полученных ранений у обоих был один и тот же. Манера нанесения удара — одна, тут сомнений не было.

— Попробуем почистить нож, может, найдем следы крови, — пообещали Балакиреву. — Но скоро не жди. Не раньше чем через два дня.