Среди однополчан послышались смешки.

– Кто желает искупаться – дерзайте прямо сейчас, вода теплая.

Самойлов – самый нетерпеливый – разделся быстрее всех и с веселым гиканьем бросился в воды залива. Он бежал, поднимая кучу брызг и смешно раскачиваясь, отдалился уже метров на пятьдесят, но море не поднялось даже до уровня его колен. Остальные весело гомонящей толпой двинулись следом. Виктор в воду не полез, остался на берегу, наблюдая за сослуживцами.

Сегодня Шубин расщедрился, дав летчикам третьей эскадрильи увольнительную на день. Как-то незаметно к ним присоединились работающие оружейниками и механиками дамы сердца некоторых из пилотов, потом добавились просто знакомые – в общем, первоначальное количество уходящих в увольнительную выросло вдвое. Ну, и само собой, большая часть уходящих в город почему-то примкнула к Виктору и теперь сопровождала его.

– А ты почему не купаешься? – спросила Таня. После того как Саблин побил Антипова, да и во время перепечатывания конспектов, они немного сблизились, по крайней мере, стали нормально общаться.

– Может, потом, – он, щурясь, посмотрел на припекающее солнце, – да и купаться лучше не здесь…

– А где лучше купаться? – Таня разулась, прошлась по кромке воды, а потом плюхнулась рядом с ним. Виктор скосил глаза на ее голые колени, левую украшала подживающая ссадина. Она перехватила его взгляд, и в глазах у девушки заплясали уже знакомые ему бесенята.

– Тут залив, а купаться лучше в море. – В ее глазах можно было утонуть. Он отвел взгляд, но тот нагло задержался на выглядывающих из-под юбки коленях, потом, словно живущий собственной жизнью, осмотрел расстегнутый ворот ее гимнастерки, снова пополз ниже… Таня почему-то покраснела. «Интересно, – подумал он, – если я сейчас возьму ее за руку, она вырвется или нет?»

– Командир, – закричал из воды Рябченко, – пойдем купаться. Водичка блеск.

От его крика Таня вздрогнула и даже немного отодвинулась. Виктор решил, что бывший ведомый замечательно умеет делать мелкие пакости…

– Пойдем? – спросил он Таню. Искупаться не мешало. В городе с водой было не очень, и такой способ помыться было грех не использовать. Он думал, что она откажется, но девушка согласно кивнула и принялась раздеваться. Даже в некрасивом, явно самодельном закрытом купальнике она смотрелась великолепно. Виктор засмотрелся и едва не оконфузился. В воду пришлось нестись, обгоняя Таню.

Обсохнув и зарезав пару арбузов, компания отправилась бродить по городу. Война здесь напоминала о себе на каждом шагу: многие дома зияли выбитыми стеклами, некоторые были брошены, кое-где попадались засыпанные воронки бомбежек. Виктор не узнавал города. Нынешний Таганрог в сравнении с городом будущего больше напоминал призрака.

Призраками выглядели и местные жители. Многие из них больше походили на тени. Впрочем, в толпе мелькнуло и несколько упитанных физиономий, и Виктор почему-то решил, что они работали на немцев. Улицей они дошли до городского парка, но здесь ничего примечательного не оказалось. Бригада рабочих выковыривала из земли кресты – как оказалось, здесь, практически в центре города, было немецкое кладбище, ровняли с землей чужие могилы. Под ногами валялись сорванные таблички на немецком. Таня подняла одну из них, взглянула и перевела написанное:

– Сидеть на скамейках можно только немцам. – Она мрачно усмехнулась и бросила табличку под ноги.

После парка все неспешно перекочевали к рынку. Тут царило оживление: народ суетился, шумел, все что-то покупали, продавали, обсуждали новости и сплетни. Попав в эту какофонию звуков и запахов, нестройные ряды однополчан стали стремительно таять. Виктор шел рядами, разглядывая товар, по сравнению с изобилием будущего выбирать было особо нечего. Продавалось много одежды, причем одежды ношеной, мелькала немецкая форма. Торговали обувью, посудой, керосином, солью, но больше всего, конечно, было овощей и фруктов. Накупили дынь и арбузов, благо полученная накануне зарплата позволяла. Рынок отвлек от фронтовых будней, отвлек от забот. Обратно в часть все возвращались повеселевшие, переполненные впечатлениями…

Летчики устроились у окраины стоянки, на большом пустыре, отделявшем подсолнечное поле от собственно аэродрома. Пара телеграфных столбов, невесть как здесь оказавшихся и чудом не пошедших на дрова, превратилась в низенькие и невысокие лавки, поставленная на попа и наполовину врытая в землю бочка обратилась столиком, из другой светящейся насквозь от старости соорудили что-то вроде печки. Это место стало своеобразным летным штабом. На печке кипятили чай, жарили незрелые еще семена подсолнечника, на столе резали переспелые сахарные арбузы, желтые пахучие дыни. Тут постоянно царило оживление – народу было едва ли не больше, чем на КП, и уж точно было куда как веселей: толпа собравшихся то взрывалась громом хохота, то тонула в яростной склоке спора. Сейчас очередной спор затих, Рябченко водрузил на импровизированную печку черный от копоти чайник, и народ расползся по лавкам в ожидании кипятка. Наступила редкая пауза тишины, и, словно по заказу, тут же послышался далекий рев авиационных моторов. Показалась россыпь возвращающихся истребителей, коротко рявкнула авиапушка.

– Видать, Иванов завалил? – Лешка Соломин сдвинул на глаз пилотку. – Смотри, Витька, как шпарит. Хрен ты его догонишь…

– Повезло ребятам. – Ларин ревниво наблюдал за чужой посадкой. – Завалили поганца!

– А мне не везет все! – Соломин сокрушенно сплюнул на землю. – Тогда, в бою, вот так от «мессера» был. – Он показал рукой, где, по его мнению, был вражеский самолет. – Камнем добросить можно. И в прицеле почти… чуть-чуть довести и рвать. Тяну за ним, тяну, а он так же уходит, не дается, сволота. Потом глянул, а сзади уже пара…

– Каши надо больше есть, – усмехнулся Ларин, – тогда бы перетянул немца… глядишь и не пришлось бы прыгать…

Остальные летчики принялись косить взгляд на Саблина. В отсутствие Шубина и Иванова тот признавался негласным лидером. Командиры первой и второй эскадрилий котировались куда ниже.

– В бою трудно сбить, – резюмировал Виктор. – Если противник тебя видит, он крутить будет, пока силы есть. А ты, Леха, увлекся, гоняясь. Хреновое это дело…

По полосе промчалась пара Иванова, и разговор затих сам собой. Все рассматривали приземлившиеся машины. Они были красивы в своем хищном совершенстве форм, покрыты новым серо-голубым камуфляжем. Истребитель Иванова выделялся нарисованной «Звездой Героя» на капоте. Через несколько минут приземлившиеся летчики веселой гурьбой подходили к остальным. Они были еще в небе, в бою, отчаянно жестикулировали, показывая детали схватки, говорили коротко, громко, резко.

– Ванька завалил, – возбужденный Ильин, плюхнулся рядышком и сразу полез за портсигаром. – Над Мариуполем, прямо над портом. Там наши пешки работали, их «кобры» прикрывали. Мы к самому разгару подошли, так он «месса» с ходу расстрелял… А на обратном пути, – он в несколько затяжек докурил папиросу, – эти асы чертовы пристали. Одна пара. Идет за нами вдалеке пара, идет, потом раз… Мамедова подбили, разворотили ему все крыло, еле сел.