— Вахтанг, Саша.

— Один черт!

— А почему — мой?

— Ну, хорошо, общий, не придирайся к словам. Он наверняка «держит» обменники по согласованию с компетентными господами. И мы до него просто не дотянемся. Поэтому всю ту версию, что изложили тебе братья Акимовы, в свою очередь, изложи подробнейшим образом в заявлении на имя начальника МУРа. Сева ему лично передаст, а не по службе. А хочешь, и я могу. МУРу в заявлении от пострадавшего нет острой нужды: есть — хорошо, нет — ничего страшного, достаточно агентурных данных, которые не раскрываются для широкой общественности в лице господ, «крышующих» нашего с тобой Вахтанга, понимаешь? Вот и ладушки. И сделай это прямо сейчас, чтоб сегодня и передать, нечего тянуть. Ну, и водительское удостоверение — тоже. Этот твой хмырь, можешь быть уверен, не поверил тебе, что ты вернешь ему права. Он не такой осел, чтобы поверить в честного «следака» из прокуратуры. И твоей вины в этом нет. А вот по поводу твоей «ксивы»?…

— Погоди, Саш, давай с одним закончим? Я бы хотел, чтобы и Сева тоже, ну, как директор… чтоб не через голову, что ли?

— А, ты вон о чем? Да ради Бога, хочешь терять время, повтори и ему. Но только я уверен, он тебе ничего нового не скажет. Напиши и дай прочитать готовое — лучше будет. И вообще, запомни на будущее одно канцелярское правило: не заставляй начальство думать за тебя. Приходи с готовым решением, а еще лучше — с готовым текстом такого решения, и предлагай как один из возможных вариантов для обсуждения. С формулировкой: «Хотелось бы услышать ваше мнение». И всегда будешь в выигрыше. Это тебе задачка на психологическую совместимость с начальником, понял? А по поводу своего удостоверения? Тоже изложи на отдельной бумажке. На Севино имя. И пусть у него пока хранится. На всякий случай. Проставь число, время, место. Ну, как обычно положено докладывать об утере документа. Представь себе, что мы их каждый день теряем, а? Если менты найдут, специально начнут тебя дергать. Ну, чтобы «пришить» к тебе другие, нераскрытые аферы. Ведь, в самом деле, может, ты специально этой фальшивкой пользовался? В корытсных целях? Они ж обожают такие формулировки. А так ты уже знаешь, как с ними объясняться. И начальство твое — в курсе. В случае чего, поддержит, защитит. Понял?

— Понял, — хмуро ответил Плетнев.

— Не вижу радости, с которой ты сегодня прибыл.

— Кстати, по поводу радости… Саш, я не знаю, что делать.

— В смысле?

— Ну… короче, кажется, запала она в душу.

— Так — кажется или запала?

— Да запала! — нервно воскликнул Плетнев. — Не понимаешь, что ли? Тут — Васька, а там — больной парень, двенадцать ему. Она говорит, что, наконец, себя женщиной, человеком почувствовала. Ожила… ну и все такое.

— Ты-то как считаешь, может быть у вас серьезно?

— Хотелось бы. Но, сам понимаешь, пока одни эмоции. Слишком все получилось стремительно и неожиданно. И тысяча разных проблем… в общем, даже не знаю…

— Так чего, не знаю? Разобраться надо. Кто за тебя-то решать станет? Васька, что ли? Нет же… А кстати, насчет Васьки. Я думаю, ничего страшного не случится, если он у нас недельку-другую побудет. Будем условно считать — для него, что ты — в командировке. Мне он спать не мешает, а я дома только сплю. Советы о том, чтобы Ирка вышла за тебя замуж, а со мной развелась, я думаю, он больше давать не будет — вроде, поумнел с лета. Ирке заботы о нем не мешают, скорей наоборот. Так что ничего особо и не изменится. А ты на время обретешь необходимую тебе свободу… сновидений.

— А это при чем? — опешил Антон.

— Ни причем, — без тени юмора ответил Турецкий. — Это в дни моей университетской молодости говорили, что если у нас в стране и поднимется волна протеста, то демонстрации трудящихся пройдут под общим лозунгом «Свобода сновидений!». Помнишь, может быть? Мы ж ходили все — «Свободу Манолису Глезосу!», «Свободу Луису Корвалану!», еще там кому-то… Я уж забыл, за кого мы активно боролись. Опять же, чего-то просили для Анжелы Дэвис. Там еще был какой-то профессиональный нищий у Капитолия. О себе некогда было думать… Опять же, и Афган подступал — с ножом к горлу…

— Смешно, — мрачно кивнул Антон. Эта тема и у него вызывала забытые болезненные ощущения. Но это — давнее прошлое. А вот напоминание о Васькином выступлении было прямо ножом у горла, то есть очень неприятным.

Еще летом в Новороссийске, где они с Турецким расследовали обстоятельства теракта на местной электростанции, Васька, которого привезла на юг, к Плетневу, Ирина, неожиданно выкинул такой номер. Решил навести порядок в семье Турецких, а заодно и обрести мать для себя в лице тети Иры, в которую он был, естественно, влюблен. Та ж с ним возилась с утра до вечера и все позволяла, чего бы ему ни захотелось. Вот и обнаглел шкет. А результатом этого было то, что Плетнев с Турецким неделю не разговаривали, и даже крепко запили, пока общие дела не заставили помириться. Ирина поссорилась с мужем и умчалась с Васькой в Москву. А Сашка встретил женщину и закрутил с ней самый настоящий роман. Или там все наоборот получилось? Сперва он закрутил, а потом уж и Ирина умчалась? Да разве теперь в этом дело? Просто начался полный разброд, который, слава Богу, завершился к концу лета относительным миром и согласием с семействе Турецких.

Нет, конечно, напоминание о Ваське было сделано не случайно, уж это Антону было ясно. Сознавал он и то, что Саша, как мужик, прекрасно его понимал, сам, мол, не безгрешен, влюбчив, — что говорить! Но отчетливо просматривался и намек: ты, Антон, поступай, как знаешь, но старайся, чтоб все было по уму — не наглей, не вешай на других свои заботы и, вообще, будь мужиком. Сам отвечай за свои поступки. Нет, оно все правильно…

А по идее, надо поехать сейчас в эту клинику и поддержать Светку морально: ей сейчас такая поддержка очень важна.

Поглядывая на Плетнева, Турецкий видел, что тот сейчас не здесь, не в агентстве, — в другом месте блуждали его мысли, там. Где ему, определенно, медом намазано.

— Я бы все-таки написал… на твоем месте, — с мягким юмором напомнил Александр Борисович.

— А?… Ну, конечно, ага, сейчас сделаю… — но думал он о другом.

Ну, вот, все признаки известной болезни — налицо, мог с уверенностью констатировать Турецкий. Интересно, а с чего обычно у мужиков начинается любовная лихорадка? С постели или с гипертрофированной заботы, с непреодолимого желания немедленно, очертя голову, кидаться на помощь? Он не ответил себе на этот вопрос, потому что перед глазами привычно уже возникла Дина. Это понятно, все время приходится думать о ней… Нет, ни о какой любви тут и речи пока не идет, скорее, желание помочь — такое естественное у нормальных людей. Надо просто отмахнуться от глупостей и заняться конкретным делом. А оно заключалось в том, чтобы добиться реальной помощи от Питера Реддвея.

И Турецкий взялся за телефон, чтобы напомнить старине Питу о необходимости установления скорейшего контакта с Марго. Разумеется, Дина нуждалась в помощи… в его заботе, — кто ж еще, если не он? Но вот была ли забота, как таковая, его главной целью или же только средством для достижения этой цели на такой непростой вопрос Александру Борисовичу, видимо, еще предстояло ответить. И время на это тоже имелось…