— Именно поэтому я снова вернулся домой и обнаружил истинного вора, пытавшегося довершить свои делишки, которые он не успел закончить накануне вечером.

— Истинного вора?

— Да, Джулию. — Алекс резко обернулся к ней. — Как только я увидел ее лицо, все сразу встало на свои места. Только она знала коды обоих сейфов — этого и того, в Мурано, четыре года назад. Она работала со мной над обоими проектами. Как бы то ни было, я вынудил ее признаться, и поначалу она пыталась все отрицать, но затем что-то не выдержало в ней, и весь яд вылился наружу. Она ненавидит тебя, Лори, — с тех самых пор, как ты впервые приехала сюда.

— Она ненавидит меня? Но я думала, что нравлюсь ей. — Голос ее дрогнул. — Она была моей подругой.

— О, дорогая. — Снова Алекс шагнул к ней и снова, казалось, удержал себя. — Она взяла те эскизы четыре года назад и намеренно спрятала их среди прочих, рассчитывая, что в этом обвинят тебя.

— И то же самое она сделала и на этот раз?

— Не совсем. — Алекс помолчал. — Мне очень неприятно говорить тебе это, Лори. Но ее приятель, помнишь, я поддразнивал ее тогда, он оказался никем иным как Форситом.

— Джеймс?

— Помнишь его слова о друзьях на нужных местах? О, я знаю, это расстроит тебя, но ты должна знать. Джулия познакомилась с ним в Венеции, думаю, он это подстроил, хотя она и не подозревает об этом. Ее приглашение на твой день рождения было на два лица, и она решила, что это весьма подходящий случай, чтобы выведать формулу и передать ее новым хозяевам Джеймса.

— Малдини?

— Совершенно точно. — Лицо его на мгновение стало жестким. — Ее спугнули, когда она доставала бумаги, и она спрятала их среди фотографий; я выпроводил Форсита, — он злорадно улыбнулся при этом воспоминании, — и ей пришлось возвратиться за ними сегодня утром — лишь для того, чтобы столкнуться лицом к лицу со мной.

— Но зачем? — Боль от предательства Джулии была ничтожна по сравнению с тем, что ей пришлось перенести, но все равно это сильно ранило ее.

— Зачем ей нужно было ставить под удар тебя? Потому что она ненавидит тебя, дорогая моя.

— Но что я ей сделала? — Голос Лори опасно задрожал.

— Боюсь, — Алекс говорил так, словно у него не хватало духу вымолвить эти слова, — все потому, что она любит меня. Видимо, она всегда любила меня.

— О нет! И ты не догадывался об этом!

— Абсолютно.

— Бедная Джулия. — Глаза Лори наполнились слезами. Она слишком хорошо понимала, как легко влюбиться в такого человека, как Алекс, и долгие годы страдать от неразделенной любви…

— Она обо всем рассказала — и о том, как мечтала, что когда-нибудь я приду к ней. Но потом, когда я женился на тебе, все ее надежды были похоронены окончательно.

— И она нашла утешение с Джеймсом. Но тогда, четыре года назад, какой был в этом смысл?

— Она еще тогда заметила то, чего не замечал никто другой, любовь моя, и даже я был слишком слеп, чтобы понять это.

— Что? — Дикая, невероятная надежда зародилась в ней.

— Когда ты возвратилась в Англию, я тысячи раз повторял себе, что сошел с ума. Я, пресыщенный жизнью, пользующийся невообразимым успехом среди роскошных женщин, изощренных в делах любви, потерял голову из-за семнадцатилетней угловатой школьницы. Я даже повесил картину в спальне для того, чтобы она напоминала мне о тебе. Так что — прямо как сегодня — я был даже рад убеждать себя, что ты воровка.

— Это не имеет никакого значения, — тихо вставила Лори, но он, казалось, не расслышал ее.

— Но все было тщетно. В тот день я прибыл в «Пэджет», и в кабинет вошла та юная девочка, преобразившаяся в стройную своенравную нимфу с чувственным ртом и сияющими глазами цвета моря. — Лицо его исказилось. — И в тот самый момент Алекс Барези был навсегда потерян для всех остальных.

— Значит, ты женился, на мне не ради мести? — неуверенно спросила она.

— Разумеется, нет. — В его серых глазах мелькнуло нечто от прежнего, знакомого Алекса. — Мне достаточно было разок взглянуть на этого Форсита, чтобы решить, что я не могу отказать себе в удовольствии вырвать тебя из этих холодных клешней, чего бы это мне ни стоило.

— Понятно. — Ногтем большого пальца она беспрестанно водила кругом крошечного завитка на сосновом столе.

— О, дорогая, ну что с тобой? Конечно, не только поэтому.

— Почему же? Я знаю, ты не любишь меня, но…

— Не люблю тебя? — Алекс в изумлении уставился на нее и с негодованием воскликнул: — Что ты, черт возьми, имеешь в виду? Конечно, я люблю тебя, дурочка ты эдакая. Я боготворю каждый дюйм твоего тела, от этих прекрасных волос до самых, — он усмехнулся, — упоительных пыльных туфелек.

— О, Алекс. — Радость заполнила ее, согревая окоченевшее сердце. — Но почему ты не сказал мне об этом раньше?

— Сказать это женщине, которая никогда не упускала случая, чтобы сообщить, до чего ей ненавистен и самый мой вид, и которая любила другого? — Он удрученно покачал головой. — Не думаю, что моя гордость позволила бы мне сделать это. А сейчас, — губы его сжались, — слишком уже поздно.

— Слишком поздно?

— После того, как гнусно я повел себя, после всего, что я тебе наговорил, ты никогда не сможешь… — Он умолк.

— Простить тебя, Алекс? Конечно же, смогу. — Она несмело улыбнулась ему. — Ведь я люблю тебя.

В два прыжка он оказался рядом с ней, порывисто поднял ее со стула и крепко обнял ее.

— А Джулия? — произнесла она, уткнувшись ему в грудь. — Пожалуйста, не поступай с ней плохо.

— Не волнуйся. Я позвонил матери и оказалось, что в последний раз ее видели, когда она неслась прочь из дома, крича, что уезжает к своему любовнику, и они действительно, любовники, Лори, об этом она мне тоже рассказала. По-моему, это будет неплохая парочка, как ты считаешь?

— Думаю, что да, — пробормотала она. — Бедная Джулия.

— Кто-то может сказать: бедный Джеймс. Хотя, возможно, они будут счастливы друг с другом. — Он помолчал, ласково потерся подбородком о ее волосы, затем продолжал задумчиво: — Само собой, раз Джулия ушла, мне понадобится новый талантливый дизайнер. У тебя случайно никого нет на примете?

— О, Алекс! — Конечно, невозможно было вместить в себя столько счастья, сердце Лори готово было разорваться. — Помнишь, ты говорил, что я могла бы заняться теми стеклянными сережками? Так вот я подумала…

— Не сейчас, — мягко прервал он ее и, легонько отстранив от себя, склонил голову, чтобы поцелуем заставить ее замолчать. — Завтра расскажешь.

Забрав с собой лампу, он освещал их путь на лестнице. Поставил ее на лестничной площадке, провел Лори в спальню и там, между бледным золотом светильника и бледным серебром Луны, он медленно расстегнул пуговицы на ее платье и снял его. Лори стояла перед ним, нагая, прижав руки к груди, он распустил ей волосы и, проведя по ним пальцами, заставил их заструиться каскадами по ее хрупким плечам.