Приход к власти большевиков обнадеживал украинцев империи Габсбургов. «Отныне (12/11) у нас уже есть своя украинская республика в ее естественных широких этнограф, границах, – писал О. Маковей жене. – Ты, может, слышала, что партия Керенского пала, а Ленина взяла верх. Резались и бились с десять дней на севере, в Петербурге, Москве ит. п., а украинцы воспользовались этим и провозгласили свою республику, тем проще, что Ленин этому не противится»[894]. После Октябрьского переворота переезд на Украину упростился и для пленных. Начался процесс, который бывший стрелец Ю. Налисник сравнивал с «переселением народов». Сам Налисник в декабре 1917 года сел в вагон-теплушку и к концу того же месяца приехал в Киев[895]. Стрельцу И. Вислоцкому и еще нескольким пленным галичанам из Уфы до Киева помог добраться «украинский батальон» 189-го пехотного полка. «В то время через Уфу, – вспоминал он, – ехало немало таких украинских батальонов, организованных в русских полках в Сибири, и всюду среди них были пленные галичане – всех манил к себе Киев»[896]. В Киеве Вислоцкий случайно встретился с родным братом, который прибыл туда из-под Пскова, тоже из русского плена, и тоже для вступления в ряды УСС[897].

На фоне того, что галичане наблюдали на Поднепровской Украине, события на их малой родине выглядели удручающе. Восхищенный увиденным в Киеве, вышеупомянутый Величко писал уже по возвращении домой: «Стало еще более грустно, когда я смотрю на наши нынешние достижения в Галиции»[898]. Депутат рейхсрата Т. Старух, который отбывал ссылку в одной из внутренних губерний России, а после Февральской революции приехал в Киев, публично критиковал автономистские настроения российских украинцев с явным намеком на положение дел в Галиции: «Вы, поднепровские украинцы, потому вцепились в эту автономию, что не видели, как она на практике выглядит. […] Всеми иностранными, валютными, военными, судебными, общеобразовательными делами будет руководить Россия, а вам останется платить налоги, давать солдат, а в лучшем случае вам позволят спеть казачка и починить дырявый мост»[899].

В начале декабря 1917 года в галицийском наместничестве констатировали «ирредентистские тенденции» в среде украинской молодежи. Автор соответствующего донесения связывал эти тенденции с позицией УПП, которое, по его мнению, «непрерывно следовало в крайне радикальном направлении». Главными возмутителями спокойствия назывались Е. Петрушевич, Л. Е[егельский и Е. Левицкий[900]. Тогда же учитель А. Захаркив писал Р. Заклинскому: «Достаточно только прочитать какую-нибудь газету, чтобы понять польские аппетиты на Галицкую Украину. Горечь сжимает сердце любого украинца от самого упоминания, что Центральные державы за нашу верность, за нашу пролитую в боях кровь, хотят нас отдать под власть Польши»[901]. В конце 1917 года, во время прекращения огня между УНР и Центральными державами, австрийские украинцы братались с эмиссарами УНР[902]. Рост солидарности между украинцами по обе стороны границы замечали и в Вене, поэтому вскоре после выхода России из войны контроль за въездом поднепровских украинцев в Австро-Венгрию будет ужесточен[903].

Украинцы Галиции на местах с энтузиазмом приняли условия Брестского мира. Политики подогревали патриотические настроения населения, мобилизуя его на манифестации в поддержку брестских решений: «Пусть теперь все села заговорят так, чтобы их было слышно в самой Вене»[904]. На 3 марта НК УНДП назначил «Праздник мира и украинской государственности»: в городах должны были пройти торжественные манифестации по поводу мира Центральных держав с УНР, присоединения к украинскому государству Холмщины и Подляшья и «возрождения украинской государственности» в монархии Габсбургов[905]. Во Львове, по данным газеты «Діло», манифестация собрала 60 тысяч человек. Празднества прошли и на местах. В письмах Б. Заклинскому жители галицийских сел делились впечатлениями от прошедших манифестаций. Житель села Ворохта Делятинского повета писал: «Делятин еще не видел столько народа, как 3 марта. Гуцулы хотя и далеко (от города. – Авт.), но массами прибыли на праздник»[906]. Крестьянин из села Куты Косовского повета сообщал, что и в Кутах состоялась «на удивление удачная манифестация»[907]. По данным газеты «Діло», в Стрые, Ходорове и Золочеве митинги собрали по 20 тысяч человек, в Черткове – 30 тысяч, в Дрогобыче и Станиславове – по 40 тысяч[908]. На торжественное шествие в Коломые, где до войны насчитывалось немногим более 40 тысяч жителей, со всего повета собралось 35–38 тысяч человек[909]. «Праздник Украинской Республики» прошел даже в лагере беженцев в Гмюнде. На заседаниях организационного комитета долго спорили, как исполнять национальный гимн – с привычной строкой «Ще не вмерла Україна» или с заменой на оптимистичное «Вже воскресла Україна»[910].

«Українське слово» призывало население не останавливаться на празднике 3 марта, не терять бдительности, не уповать на «Бога и немцев»[911], а создавать в каждом повете и селе «комитеты национальной обороны», чтобы быть готовыми к неприятным сюрпризам со стороны поляков[912]. В городах на манифестациях речи произносили украинские парламентарии: в Дрогобыче выступал С. Витик, в Станиславове – Л. Бачинский, в Снятине – В. Стефаник[913]. 3 марта Л. Цегельский призывал собравшихся на площади Святого Юра во Львове украинцев объединяться и готовиться к отпору «соседям, завистливым на наше добро и жадным до нашей земли»[914]. «Польская рука только тогда не поднимется против украинского народа, – писало «Діло», – когда галицийские поляки будут знать, что украинское море осознает польскую опасность и готово ее отразить»[915].

В политику все больше втягивался греко-католический клир во главе с митрополитом Львовским и Галицким Андреем Шептицким. Еще сравнительно недавно иерарх заверял одно из русских изданий, что политикой никогда не занимался[916], теперь же, по возвращении в Австро-Венгрию, он стал одной из ключевых политических фигур. Этому способствовало то, что его брат Станислав стал люблинским генерал-губернатором, и молчание митрополита могло быть расценено как пропольская позиция[917]. В письмах в Рим А. Шептицкий обвинял поляков в намеренном препятствовании миссионерской деятельности грекокатоликов на Холмщине и Волыни[918]. 21 февраля 1918 года в совместном пастырском послании Шептицкий, Григорий Хомишин и новый епископ Перемышльский Иосафат Коциловский заявили об окончательном разрешении дилеммы национального характера униатской церкви и осудили русофильство в любых его проявлениях[919]. Униатская церковь стала украинской. Осуждение со стороны церкви способствовало маргинализации русофилов в глазах населения.

4.4. На пути к прощанию с Габсбургами

Продвигаясь на восток, армии Центральных держав постепенно заняли почти всю Поднепровскую Украину. Войска Габсбургской монархии оккупировали Подолье и вступили в Одессу. Совместные