действия австро-венгерских и германских сил наглядно показали похолодание отношений между ними: Вена отказывалась от идеи совместного командования, а войска соперничали за овладение населенными пунктами. Лишь 28 марта Германия и Австро-Венгрия подписали соглашение о разделе оккупационных зон. Последней достались юго-западная часть Волыни, Подольская, Херсонская и Екатеринославская губернии. Остальные украинские губернии, включая Киевскую, контролировала Германия. Австро-венгерское влияние в Киеве было сведено к минимуму – в городе оставался лишь небольшой гарнизон. Несмотря на все усилия, на Украине Вена почти не могла воздействовать на ситуацию[920].

Начиная с весны 1918 года украинцы Австро-Венгрии все больше сомневались, что исход войны будет успешным для Центральных держав: за сепаратным Брестским не последовало всеобщего мира, а в Европе появились свежие силы вступивших в 1917 году в войну США[921]. Мысль о выходе на державы Антанты витала в воздухе, но к решительным шагам лидеры австрийских украинцев не были готовы. В апреле 1918 года в Швейцарии В. Панейко попытался наладить контакт с представителями Антанты по примеру чехов и поляков и обсудить создание галицийско-украинского легиона в составе союзных армий. По возвращении он поделился этой идеей с Е. Петрушевичем и К Левицким, но не нашел у них поддержки: первый сказал, что считает нечестным предавать Центральные державы, а второй пояснил, что не может действовать в этом направлении в обход Петрушевича[922].

В середине апреля не без участия польского лобби в Вене О. Чернин уступил пост министра иностранных дел своему предшественнику И. Буриану. Взгляды этого сановника венгерского происхождения были хорошо известны украинским политикам, поэтому его возвращение они встретили в штыки[923]. Украинская пресса продолжала открыто осуждать двойственную политику Вены, выразившуюся в том, что украинцам был обещан коронный край, а полякам – автономизация Галиции и объединение с Польшей. Видя, что поляки педалируют отказ от раздела Галиции, украинцы требовали «точного и полного» выполнения условий брестских соглашений[924]. УПП ни при каких обстоятельствах не соглашалось обсуждать с польским коло возможность сохранения целостности Галиции[925], а «Українське слово» придерживалось предельно жесткой риторики в отношении Польши и поляков, вплоть до заявлений, что украинцы ненавидят Польшу так, «как только человек способен ненавидеть то, что для него наиболее невыносимо, наиболее отталкивающе, наиболее омерзительно»[926].

В конце мая 1918 года руководители УПП по очереди встретились сначала с Бурианом, а затем с его германским коллегой Р. фон Кюльманом. Первый сказал, что судьба Галиции находится за рамками его компетенции, второй указал, что это внутреннее дело Дунайской монархии, но Германия всецело выступает за выполнение условий договора[927]. Украинская печать сетовала, что Вена устраняется от своих обязательств перед УНР, продолжая считать Холмщину частью Польши. Депутаты-украинцы грозили, что впредь не поверят «голословным обещаниям» и не примкнут к проправительственной коалиции в парламенте[928]. Приехавший в Киев в конце июня Л. Цегельский признался местным украинцам, что они с коллегами по парламенту намерены «держаться немцев», а в Габсбургах разочаровались, поскольку те ведут себя предательски и лживо[929]. 18 июля 1918 года в рейхсрате Петрушевич под аплодисменты коллег заявил: «Мы твердо верим в добрую волю и желание Германской империи построить самостоятельное государство Украина»[930]. В ту пору один из польских аналитиков писал об австрийских украинцах: «Германофильское направление их политики с довоенных времен во время войны сконцентрировалось с невиданной силой. К собственному же, австрийскому правительству они относились неприязненно и почти презрительно»[931].

1 апреля 1918 года командование легионом УСС было возложено на эрцгерцога Вильгельма Габсбурга. Стрельцы отправились на Украину еще в марте, через Одессу и Херсон добрались до Александровска, пробыли там два месяца и в июне были переброшены под Елизаветград. Хотя появление УСС на Украине, по замечанию историка Ю. Скшипека, не зависело от них самих и не имело политической подоплеки[932], стрельцы не упускали возможности воспользоваться ситуацией в своих целях.

Сам экзальтированный эрцгерцог восторгался тем, насколько живы в памяти запорожских крестьян казацкие традиции[933], но большинство стрельцов ждало разочарование в местных жителях: мало кто считал себя украинцем и сочувствовал лозунгам отделения от Москвы и независимого государства. Как и на Волыни, стрельцы не сдавались и вели агитационную и просветительскую деятельность среди населения, сотрудничали с местными украинскими организациями и изданиями[934]. Города удручали приезжих галичан и буковинцев еще больше. О. Маковей, например, писал жене, что Одесса «производит впечатление чужбины» и имеет «характер внешне чисто русский» и поэтому он не хочет продолжать службу в этом «слишком чужом городе»[935]. Другой стрелец вспоминал, что русское население Киева «нас, Сечевых Стрельцов, ненавидело всей душой и называло нас „сукиными сынами“, по буквам СС на наших знаках отличия»[936].

29 апреля 1918 года в Киеве произошел переворот: бывший царский генерал Павел Скоропадский, потомок старинного казачьего рода, был провозглашен гетманом Украины. По словам К Левицкого, когда телеграмма с этим известием пришла в редакцию газеты «Діло», они с коллегами задались вопросом – не конец ли это украинской государственности?[937] Это не было единственной проблемой – приход гетмана к власти не учитывал позиции Австро-Венгрии и, по сути, ставил ее перед свершившимся фактом. Первые несколько дней «Діло» воздерживалось от оценок произошедшего[938], но 4 мая заместитель редактора газеты М. Лозинский обрушился с критикой на Германию, развязавшую конфликт между «немецкими интересами» и «украинскими правами»[939]. На следующий день Лозинский назвал Скоропадского «бывшим царским слугой» и обвинил его в опоре на «элементы, которые хотят восстановления царской России»[940]. 11 мая НК УНДП осудил переворот, заключив, что власть должна принадлежать Раде и Германия «беспримерным образом вмешалась вооруженной силой во внутренние дела Украинской народной республики и нарушила свои обязательства, принятые Брестским договором, нарушила государственный суверенитет Украины и глубоко оскорбила весь украинский народ»[941]. Единого мнения о произошедшем у членов НК не было, что позволяло Лозинскому действовать по своему усмотрению. Критика гетмана из уст газеты «Діло» не утихала два месяца, пока из Швейцарии не вернулся В. Панейко и не переориентировал издание на поддержку Скоропадского[942]. Панейко считал, что гетман наведет порядок в украинском государстве, а Лозинский своими статьями только «баламутит головы»[943]. Сам гетман относился к галицийским украинцам настороженно и избегал конфронтации: близкий к гетманским властям В.И. Вернадский отмечал в дневнике, что Скоропадский и его окружение «опасаются галичан» и «боятся их австрийской ориентации»[944].

Газета «Буковина», подконтрольная Василько, встретила киевский переворот со «спокойствием и удовлетворением», одобрив приход