– Может, все-таки будет разумнее сохранить воев и слиться с дружинами Святослава, Икмора и Волка? Растопыренные пальцы бить легче, чем кулак!

Сфенкель изучающе посмотрел на собрата-воеводу.

– Мы уйдем отсюда через два дня, – наконец произнес он. – Пусть греки за это время попробуют влезть на стены, тут им их брони не слишком-то помогут. Камней и бревен у нас достаточно. А потом тихо ночью уйдем.

– А если они возьмут град в осаду?

– Тогда уйдем громко!

Сфенкель грустно улыбнулся.

– Не желаешь испить чашу-другую? – спросил он.

– Нет. Я пью хмельное только на пирах. Сейчас нужна чистая голова. Прощай.

Темнота улиц Преслава расступалась перед светом десятка факелов в руках охраны старого воеводы. Его первый помощник Свен, узнав о принятом боярами решении, продолжал недовольно бурчать:

– Какого черта нам торчать здесь? Всех ратных не более семи тысяч. Что можно сделать против трех фем византийцев и пяти-шести тысяч катафрактариев? Еды в городе на два-три дня, мы ведь не готовились к осаде. Неужели ты хочешь остаться без дружины, Свенельд?

– Лучше без дружины, чем без головы, – зло ответил воевода. – Чем я оправдаю свой уход перед великим князем? Твоими стонами?

Свен прижался к боярину и перешел на шепот:

– Тут же есть этот несостоявшийся греческий базилевс!! Калокир! Святослав ведь ставил на него, верно? Так посади его на коня и брось к ногам великого князя! Тогда ты будешь выглядеть как радетель дум княжеских и поборник дальнейшего продолжения войны. За это боярских голов не секут!

Свенельд споткнулся от неожиданности. Вольно или невольно, но Свен точно попал в самое больное место своего воеводы. Терять варягов на стенах болгарской столицы не хотелось, без дружины Свенельд перестал бы быть Свенельдом. А в случае вывоза греческого предателя…

– Во дворец! – резко приказал боярин.

Вся группа повернула влево и споро зашагала к замку в центре города, отделенному от домов и улиц довольно высокой стеной.

Калокир не спал. Он был сильно пьян: удел малодушных людей, пытающихся страх утопить в вине. Грек не решался покинуть Преслав один, найти же охрану никак не получалось. Рано или поздно, но этих глупых фанатиков, желающих отдать свои жизни за чужие, Цимисхий и его воины перебьют. И что тогда? Петля или даже позорный крест? Калокир пару раз подумал о том, чтобы броситься на меч, но даже на это у него не хватало смелости…

Топот многих ног в коридоре заставил грека вскочить с ложа. Дверь распахнулась от сильного толчка, и за порог ступил киевский воевода. Захлопнув деревянную створку, он подошел вплотную к дрожавшему от страха и возбуждения греку.

– Хочешь в Доростол? – негромко произнес он.

Калокир изумленно раскрыл рот. Голова его закивала часто-часто, словно при нервном тике.

– Сколько заплатишь?

– У меня есть бочонок солидов[5], он твой! – жарко выдохнул грек. Нервная дрожь еще более усилилась.

– Хорошо. Это первое. И второе: ты скажешь Святославу, что приказал мне вывезти тебя из Преслава. САМ приказал! Понял?! Смотри, если иначе, то…

– Конечно, конечно, я понимаю! Тебе нужно оправдание. Я непременно так и сделаю!

– Собирайся, через час выезжаем. Пойдем верхом, все нужное во вьюках. Твой бочонок тоже!

Не рассматривая более гамму чувств и переживаний на лице грека, Свенельд покинул дворец и направился вновь к Сфенкелю.

– Калокир приказал мне доставить его к великому князю! – громко и четко сообщил он, едва войдя в ярко освещенную комнату. Вместе с воеводой древлян там находились еще двое мелких бояр. Судя по открытому керамическому кувшину и трем серебряным кубкам, Сфенкель нашел-таки себе компаньонов для пития вина.

– Калокир? – недоуменно протянул древлянин. – А кто он такой здесь?

– Не пропей все мозги, боярин! – грубо оборвал его Свенельд. – Или ты забыл, что значит этот грек для великого князя? По их сговору мы и пришли на Дунай, чтобы обратить мечи в сторону Византии! Я не имею права его ослушаться!

Взгляд Сфенкеля светлел и становился все более пронзительным:

– И… сколько же ратных… ты с ним посылаешь?

– Я еду сам.

– А дружина?

– Моя дружина всегда со мною.

Повисла долгая напряженная пауза. Один из древлян вознамерился было подняться на ноги, но Сфенкель повелевающим жестом удержал его на месте.

– Без твоих четырех тысяч нам будет трудно удержать стены, – тихо произнес он. – И мы совсем останемся без конницы.

– Тогда предлагаю уйти всем!

– Всем? А как же честь русича?

– Ее можно явить и под стенами Доростола!

Сфенкель ничего не ответил. Он налил полный кубок, встал и протянул его Свенельду:

– Тогда выпей за честь древлян, воевода!

Легкая усмешка едва заметно пробежала по губам пожилого киевлянина. Он принял чашу и неторопливо опустошил ее.

– А теперь ступай! Передай Святославу, что мы будем стоять здесь до конца. Пусть принесет жертву Перуну за верных ему древлян…

Сфенкель дождался, когда варяги покинули комнату. Невидяще обвел взором друзей, затем очнулся:

– Кол, созови всех, свободных от дежурства, на площадь! Я буду говорить.

Спустя полчаса центральная площадь Преславы была до отказа заполнена вооруженными ратными. Разбуженные воины переговаривались меж собой. Гул затих, едва на возвышении показался воевода.

– Други мои!!! – громогласно заговорил он. – Великий князь призывает к себе варягов. Нам же он приказывает остаться здесь и выиграть для остального войска еще два-три дня. Вы понимаете, что это значит! Древляне, вы были верны мне не один год и на Итиле, и здесь. Болгары, вы мужеством своим и кровью доказали, что вы – настоящие друзья. Завтра многих из вас уже не будет. Хочу, чтобы шли вы на смерть добровольно, тогда Ирий распахнет для вас свои врата! Посему слушай мою волю: желающие могут сегодня ночью покинуть город и уйти домой либо с варягами. Я буду исполнять волю великого князя. Решайте, с первым утренним криком петуха все оставшиеся должны быть на стенах. Посмотрим, умеют ли греки на них залезать!!!

Сфенкель широко улыбнулся, это заметили стоящие вблизи. Вначале засмеялись они, затем хохот побежал дальше и надолго воцарился над площадью. Встревоженные голуби и воробьи вылетели из-под застрех…

…Наутро выяснилось, что лишь трое болгар покинули свой обреченный стольный град…

Воевода древлян забылся чутким беспокойным сном лишь к трем часам ночи. Ему виделось то довольное лицо Калокира, то перелезающие меж зубцов стены легионеры, то вообще какая-то дикая игра света и тьмы. Неудивительно, что, почувствовав на своем плече чью-то руку, Сфенкель зло взметнулся и перехватил запястье десятника охраны.