– Это тебе! – сказал Джахан, протягивая ей маленький томик, который он достал из чемодана.

Мелике взяла книгу и начала переворачивать страницы. Внутри были цветные изображения растений, невероятно тонко прорисованных.

– Эти рисунки выполнены английской художницей миссис Делэйни. Они напомнили мне твои картины.

– Они великолепны! – восхитилась Мелике, целуя брата в обе щеки.

– А что ты привез мне? – спросила Танзу, отталкивая сестру локтем.

– Ничего!

– Правда? Ты ничего мне не привез?

– Ничего.

Но она уже заметила выпуклость в его нагрудном кармане.

– Ах, это… Это для другой маленькой девочки!

– Покажи мне! Покажи!

– Ты должна была сказать «пожалуйста»!

– Пожалуйста, пожалуйста, Джахан!

– Она себя хорошо вела, maman, пока я был в отъезде?

Мадам Орфалеа скептически подняла бровь.

– Сочтем это за утвердительный ответ, – решил Джахан, доставая подарок из кармана.

Это была крошечная серебряная шкатулка филигранной работы с ключом, с небольшой золотой обезьянкой, присевшей на крышке. Эту шкатулку Джахан купил у серебряных дел мастера в Трапезунде. Танзу повернула ключ, обезьянка стала вращаться с мелодичным звуком. Девочка восхищенно взвизгнула и убежала играть в детскую.

Некоторое время спустя, когда все подарки были розданы и сестры разошлись по своим комнатам, Джахан воспользовался возможностью поговорить с матерью наедине.

– Как папа? Он на фабрике?

Она покачала головой:

– Ему нездоровится. Он полагает, что должен ходить с утра в министерство, а на фабрику после обеда, но это сильно утомляет его. Фабрика может работать и без него.

– А что говорят врачи? Он лечится?

– Нет! – Мать попыталась улыбнуться. – Они ничего не могут сделать. Ты заметишь большие перемены. Он едва ходит, сильно задыхается, однако все еще курит!

– Он никогда не бросит, maman. Даже если захочет. Кстати, о ком это недавно говорила Танзу? Кто тот посетитель, о котором она упоминала?

Его мать довольно долго поудобнее усаживалась в кресле.

– Я собиралась поговорить об этом позже, ну да ладно. Как тебе известно, Дилар вскоре выйдет замуж за Армана. И, поскольку ты намного старше и должен уже быть женатым к настоящему времени, твой отец и я действовали от твоего имени.

– Действовали?

– Мы делали запросы. Подходящую девушку не так просто найти, но, конечно, мы не приняли бы решения без тебя.

– Ты говоришь о… жене?

– О возможной жене, да!

Джахан не собирался так сразу рассказывать об Ануш, но, похоже, его к этому принуждали обстоятельства. Прежде чем он успел что-то сказать, раздался звук шагов по мраморному полу, куда более медленных, чем год назад. Открылась входная дверь.

– Джахан…

Его отец стоял в дверях в наброшенной на плечи куртке.

– Мелике сказала, что ты вернулся, и вот я нашел тебя, как обычно, здесь, с матерью.

– Папа!

Поднимаясь, чтобы пожать руку отца, Джахан пытался не показать, насколько он шокирован. Он помнил отца совсем другим.

Отец опирался о дверной косяк как человек вдвое старше него, он похудел и даже стал меньше ростом. Одежда на нем болталась, кожа на лице обвисла, волосы истончились. Его глаза запали, белки были окрашены в желтый цвет, вокруг глаз залегли глубокие морщины.

– Пойдем посидим, пока твоя мать переоденется к ужину.

Джахан последовал за ним на балкон, соединяющий родительские спальни, пытаясь уловить сложный аромат, который он всегда ассоциировал с отцом.

Смесь извести, вайды[37]и фосфорной кислоты раньше использовалась на кожевенной фабрике для дубления кожи. Это была самая большая кожевенная фабрика в Константинополе. Основное производство занимало площадь в три гектара в Бейкозе, на анатолийской стороне, а фабрика по изготовлению кожаных изделий располагалась в европейской части Стамбула.

Этот бизнес был основан прадедом Джахана, неграмотным крестьянином из Ада Базара, который начинал как собиратель экскрементов и кожевник.

Он построил кожевенную фабрику Орфалеа и стал ведущим производителем перчаток, седел, обуви, нагрудных патронташей и пулеметных лент, и продавал все это не только в Империи, но и в Греции, Америке, Персии и Египте. Дело процветало на протяжении двух поколений, и были большие надежды на третье, но отец Джахана выбрал другую карьеру.

Олкей Орфалеа стал военным и получал звание за званием с впечатляющей быстротой. Он, казалось, был рожден для ратных подвигов, но его подвело плохое здоровье. Застойные явления в легких сделали его инвалидом, не способным нормально дышать; его карьера медленно сошла на нет. И наконец он обнаружил, что уже вышел из игры.

Госпожа Орфалеа утешала мужа тем, что у него есть фабрика и он еще способен защищать интересы семьи, но, несмотря на то что Олкей Орфалеа был успешным бизнесменом, сердце его никогда не лежало к этому делу.

– Ты изменился, – сказал отец, как только они сели.

Он открыл коробку для сигар, лежавшую на столике около его стула, и раскурил одну из тонких сигар, к которым всегда был неравнодушен.

– Ты выглядишь старше. Я уверен, что твоя мать отметила это.

– Она решила, что я похудел.

– Если это возможно. У меня-то есть оправдание.

Отец закашлялся, плечи его затряслись, а дым выходил из носа и рта. Спазм прошел, а манильская сигара все дымилась у него в руке.

– До меня дошли слухи, что у тебя неприятности.

В здании напротив темноволосая женщина открыла ставни, чтобы впустить в комнату прохладный воздух.

– Прости, папа, что ты сказал?

– Я сказал, что ты не смог завоевать любовь своего начальства.

– Оно меня также не впечатлило.

– Это не игра, Джахан! Это серьезное дело!

– Я пытался привлечь внимание армейского начальства к событию, свидетелем которого стал. К событию, которое меня потрясло.

– Следовало держать свои чувства при себе! Идет война, Империя в сложном положении! У министерства есть более важные дела, чем притеснения армян.

– Это было не притеснение, а жестокое нападение на юную девушку!

– Ты считаешь, это худшее, что может случиться во время войны? Погибают тысячи мужчин, а ты переживаешь из-за какой-то девчонки?