Бледность ребенка, небольшой рост и худоба – следствие болезни почек и склонности к инфекциям и лихорадке, а не происков какой-то ведьмы.

Когда Хетти взяла Лотти на руки, ее небольшая светлая головка спряталась, как воробей под навесом, под подбородком матери.

Гохар Шаркодян рассказала нам, что у внучки болит живот.

– Мне очень жаль, – отозвался я. – Вы хотите, чтобы я ее навестил?

– В этом нет необходимости, доктор. Она ела мидии, которые следовало выбросить, с тех пор ее желудок взбунтовался.

Я заверил Гохар, что ее внучка не единственная, кто так поступает, а Хетти настояла на том, чтобы Ануш побыла дома пару дней.

– Большое спасибо, госпожа Стюарт, доктор Стюарт.

Вставая из-за стола, Гохар бросила взгляд на нашу дочку.

Гохар Шаркодян всегда привлекала к себе внимание. Она высокая, с искореженными подагрой пальцами, одетая с головы до пят во все черное.

Лотти тем не менее она понравилась, и девочка улыбнулась ей счастливой улыбкой.

– Да благословит Бог вас и вашего ребенка! – сказала Гохар.

Я не уверен, но, когда я провожал бабушку к выходу, мне показалось, что я увидел слезы в ее глазах.

– Хватит на сегодня, Ануш. Мы можем продолжить завтра.

Ануш закрыла французскую грамматику и была поражена, почувствовав руку госпожи Стюарт на своей руке.

– Я беспокоюсь о тебе. Ты действительно выздоровела? Ты не очень хорошо выглядишь.

– Мне лучше, госпожа Стюарт. Я просто немного устала.

– Прости, но я знаю, что значит быть усталой. Действительно ли причина в этом?

Глаза Ануш наполнились слезами, и она отвернулась.

– Ануш, дорогая! Ты знаешь, как доктор Стюарт и я привязались к тебе! Ты стала членом нашей семьи. Я думаю о тебе как о друге. Мы ведь друзья?

Ануш, вздохнув, кивнула.

– Тогда почему ты не можешь мне сказать, что случилось?

Ануш очень хотела рассказать. Если кто-то и мог, выслушав, не осудить ее, то только эта женщина. Она не хотела гадать, как отнесется доктор Стюарт к тому, что она носит внебрачного ребенка, но она знала: его жена никогда от нее не отвернется. Ее мнение было более важно для Ануш, чем мнение кого-либо, именно поэтому она промолчала.

– Простите, байян Стюарт. Случившееся с Хават повлияло на меня. А теперь мне нужно домой.

Мушар Трапезунд 15 июля 1915 года

Мой дорогой Джахан,

Если ты получишь это письмо и это будет в твоей власти, умоляю, напиши мне!

Все только и говорят, что о войне, о страшных потерях, которые несет наша армия.

Мне снится один и тот же сон – ты лежишь раненый на поле боя. В моих снах я вижу тебя на вершине горы, но не могу до тебя дотянуться. Мои кошмары и окружающая действительность не намного хуже. Я совсем потерялась. Мне о многом так нужно тебе рассказать!

Твое молчание пугает меня.

Ануш

Мушар Трапезунд 16 июля 1915 года

Сегодня я был как никогда близок к тому, чтобы уволить Манон. Остановила меня лишь мысль о том, что я не смогу управлять больницей в одиночку и что она лишь частично ответственна за случившееся.

Я приехал на работу поздно, заезжал навестить отца Грегори, у которого, по моему мнению, ранняя стадия туберкулеза.

Добравшись до больницы, я уже был обеспокоен срывом графика проведения операций, но еще больше встревожился, обнаружив операционную пустой.

Ни медсестер, ни приготовленных инструментов, ни одного пациента.

Я пошел искать Манон, которая была в перевязочной, снимала гипс с руки старика. Я вызвал ее в коридор и спросил, где все, и в первую очередь две студентки-медсестры, Мари и Патиль, которые должны были подготавливать операционную.

Манон сообщила лишь, что все перенесли на пятницу.

– Что значит на пятницу? – возмутился я. – Почему это нельзя сделать сегодня?

– Лучше в пятницу, когда здесь будет Ануш.

Я напомнил ей, что Ануш не медсестра и я рассчитывал на Мари и Патиль, но она сказала, что они уехали. Я не мог добиться от нее, где девушки и почему они уехали, и в конце концов заявил, что собираюсь написать руководителю медсестринского подразделения в городской больнице и пожаловаться ему.

– Пожалуйста, не делайте этого!

– Вы не оставляете мне выбора!

С отстраненным видом она проинформировала меня, что обе девочки прошлой ночью отправились в Батуми.

– В Батуми? В Грузию?

– Пожалуйста, не кричите, доктор Стюарт! Да, в Грузию!

Я спросил ее почему, она взяла меня за руку и повела к черному ходу, а потом во двор больницы.

Когда нас уже никто не мог слышать, Манон рассказала, что девочек тайно провезли на рыбацком суденышке через границу. Шкипер – друг Пола, и он спрятал их в трюме вместе с уловом рыбы.

– Остановитесь! – раздраженно потребовал я, чувствуя, как во мне начинает закипать гнев. – Какое отношение к этому имеет Пол Троубридж?

– Мне придется еще раз попросить вас не кричать, доктор Стюарт!

В недвусмысленных выражениях я стал втолковывать ей, что именно я руковожу больницей, а не Пол Троубридж, и я не позволю, чтобы его паранойя мешала моей работе!

– Он не параноик!

– А как вы назовете похищение моих медсестер посреди ночи?!

– Я говорила вам, – резко произнесла Манон, – но вы не желали слышать! На прошлой неделе в больницу приходил Ожан!

Где-то на задворках моей памяти сохранилось это упоминание об Ожане в каком-то контексте, но детали разговора ускользнули от меня. Манон рассказала, что он разговаривал с персоналом, задавал много вопросов и записывал данные. Их имена, откуда они родом, кто турки, а кто нет. Больше всего он интересовался армянами, в особенности Мари и Патиль.

– Манон! – начал я, стараясь унять свой гнев, – Ожану просто все надо знать! Это типично для таких, как он, но я не вижу причины куда-либо отсылать медсестер!

– Он не предлагал это всем!

– Что вы имеете в виду?

– Он сказал Патиль, что она должна прийти в казармы! А если не придет, ее постигнет та же участь, что и Хават Таланян!

Я заверил Манон, что, хотя Ожан и мерзавец и любит запугивать людей, он не стал бы вредить кому-либо из персонала больницы. Я знал его и понимал, как он действует. Но, похоже, все мои аргументы не убедили Манон.

– В таких действиях не было необходимости! Как мне теперь работать без медсестер? Почему вы не посоветовались со мной?