— Пусть хоть президент! — брызгал слюною чекист. — Уйди, сука!

Вошел в раж и двинул ей в глаз вполне натуральным образом, она вскрикнула и, не раздумывая, заехала ему в нос своим миниатюрным кулачком, совсем озлившись, добавила еще, и из разбитого носа потекла кровь.

Вид крови придал всей сцене не только безобразность, но и натуральность, актеры играли на полную мощь.

— Развожусь! — орал Коршунов, устав бить посла. — Ты на суде у меня ответишь за все это! Я во все газеты напишу, я в Верховный Совет пожалуюсь! (Это был гениальный ход генерала, цимес всей операции.)

Кемаль старался держаться достойно, натянул наконец пиджак и бросился к выходу, однако Коршунов ловко перехватил его на ходу, дотянул до двери и, крепко дав ногою под зад, отправил разрушителя семьи вниз по лестнице, бросив ему вдогонку забытое канотье. Однако вид поверженного любовника только разбудил в Коршунове зверя, он слетел вниз и еще раз сильно поддал ногой турку под зад.

Немного прихрамывая, побитый любовник доплелся до ожидавшего его лимузина, плюхнулся на заднее сиденье и зарыдал.

Этот восхитительный спектакль имел своих благодарных зрителей, наблюдавших сверху через специальный аппарат, заделанный в потолке и именуемый на профессиональном наречии таинственным словом «визИр». Среди команды находился и прибывший на зов Беседин, любивший животворный запах пороха прямо на поле боя, он следил за сценой, как Кутузов, наблюдавший с горы за ходом Бородинской битвы, он тут же простил Марии все ее вольности. Сразу же после бегства посла вся группа с водкой и закусками, прихваченными с дачи, бросилась вниз. Мария с огромным синяком во весь свой прекрасный глаз и хлюпавший кровоточащим носом Коршунов походили на артистов, которым только что принародно вручили по ордену Ленина, они сияли, оживленно размахивали руками и с радостью бросились в отеческие объятия Григория Петровича.

Успех, черт побери, успех! И не топорная, а филигранная операция!

— Молодцы! — Беседин обнял и поцеловал главного волка. — Если операция выгорит, получишь орден! (Правда, не сказал какой.)

— Это заслуга Марии Николаевны, — скромничал Геннадий Николаевич. — Это она молодец!

— Поздравляю вас, Мария Николаевна! — торжественно сказал шеф и пожал руку главной героине спектакля.

— Извините, Григорий Петрович, за мою наглость на пикнике. я вас не знала.

— Все это ерунда! Хотя. хотя. — он добродушно улыбнулся. — Вам следует вести себя скромнее в мужском обществе.

— Но я же актриса!

— Советская актриса! — поднял указательный палец Беседин, всегда придававший большое значение воспитательной работе.

В уголке он пропустил несколько рюмок тет-а-тет с Коршуновым.

— Предвкушаю завтрашний разговор, — делился сокровенным шеф. — Представляете, у человека рушится карьера, к черту летит семья, всеобщий позор, смятение духа. Он в панике, почти в агонии. Что делать? Выхода нет. Он мучительно думает, думает. И хватается за единственный шанс.

— Гениально! — поддакнул Коршунов. — Он звонит своему влиятельному другу в Совете министров.

— Вы учитесь на ходу, дорогой мой. Именно так, больше друзей у него нет. Завтра буду ожидать звонка. Конечно, мы попытаемся помочь, удовлетворим жалобу бедного турка! — И он победно захохотал.

Избитый Кемаль еле доволок ноги до постели, мгновенно уснул, но под утро был разбужен телефонным звонком.

Сумасшедшая ночь! Фантасмагория!

— Кемаль, это я, Галя! Я звоню из телефонной будки недалеко от посольства. Ты можешь на секунду спуститься ко мне? — храбрая женщина бежала из Каширы, куда ее на время отправила милиция по приказу КГБ.

Посол быстро оделся и выскочил на улицу, там уже занимался рассвет, и худая фигурка женщины в светлом платье казалась призраком.

— Кемаль, ко мне домой приходил тип из КГБ, они всё знают о нас, они меня выслали из Москвы! За тобой следят! Ты не православный? Не крещеный?

— Я мусульманин, — еле вымолвил он.

— Все равно Бог — один! — она несколько раз перекрестила его. — Дай бог тебе счастья! А их я проклинаю, я ненавижу их! — выполнив свой христианский долг, экзальтированная Галина скрылась за домами.

Бред.

Вернувшись домой, он принял гигантскую дозу снотворного и бросился в постель. Утро вечера мудренее, думал он, засыпая. И снилась ему Мария Бенкендорф-Лобанова во всей ее красе, она крутилась на сцене в бешеном фуэте и тянулась к нему, она крутилась волчком, она подбиралась все ближе и ближе, прекрасная, нежная, единственная в мире Мария.

Он проснулся, как ни странно, совершенно бодрым. Настроение улучшилось: в конце концов, скандал он сможет замять. Встал и придирчиво осмотрел себя в зеркало — никаких следов и вообще выглядел отлично. Принял ванну, побрился, выпил кофе по-турецки и. позвонил Беседину.

— Григорий, у меня к вам одно очень важное дело. Не мог бы я к вам подъехать?

Беседин уже сидел на Лубянке, ожидал звонка и немного нервничал: а вдруг не позвонит? Вдруг наложит на себя руки? Такое случилось с одним французом.

— Я сегодня очень занят. — сыграл Григорий Петрович.

Но посол настаивал, подчеркивая важность дела, и Григорий Петрович уступил, назначив рандеву на три часа дня, и к этому времени переместился в личный кабинет в здании Совета министров в Охотном.

Все было ясно: посол попросит замять дело, Беседин разыграет сомнения, отметит сложности, уступит, намекнет, что можно уладить, если посол. вот тут самое главное! Важно не спугнуть птичку, у которой завяз коготок, обставить все мягко, по-дружески.

Начал Кемаль, как обычно, с любезностей и заверений в вечной дружбе, затем приступил к делу:

— Дорогой Григорий, вчера у меня было свидание с одной женщиной. не буду скрывать от вас, что это балерина, которая вчера была на даче у Дмитрия. Ночью вдруг явился муж. — и Кемаль честно, не особенно вдаваясь в детали, изложил все драматические события ночи.

— Очень неприятное дело. — нахмурился Беседин. — Особенно если он подаст в суд.

— Это не самое главное, я готов заплатить большие деньги в качестве компенсации, — сказал посол. — Я люблю Марию и готов на многое. Прошу вашей помощи.

— Каким образом? — искренне удивился Беседин.

— Я хочу на ней жениться. Жену я не люблю и пойду на развод.

Это уже ошарашило шефа контрразведки.

— Не вызовет ли это скандала в турецком МИДе? Ведь это конец вашей карьеры.

— Ах, дорогой Григорий, разве карьера стоит любви? Вы не представляете, как мне осточертело работать в МИДе. Ведь я очень богатый человек, зачем мне эта жалкая служба.

У меня есть собственный островок в Средиземном море.

— А как же традиции ислама? Разве вам можно так просто разводиться?