После нескольких рюмок настроение улучшилось, и в этот самый момент и затрезвонил Николай Иванович, весь день переживавший семейный скандал, усугубленный тем, что вдобавок Римма Николаевна объявила мужу, что на соитие она пошла по указанию органов, а это уже выглядело совершенно оскорбительно: как же это так? почему с ним даже не посоветовались? за кого же его считают?

Николай Иванович говорил чуть рыдающим голосом, словно Вертинский, исполнявший грустный романс:

— Григорий Петрович, здравствуйте. Это Ивановский. Я утром прибыл из Стамбула. Произошло ужасное. эта. моя супруга, простите, переспала с турецким послом. эта паскуда.

— Но это ваше личное дело. — попытался увернуться Беседин.

— Она говорит, что это вы ее заставили. это безобразие! Я этого так не оставлю. все видели соседи! — последнее особенно волновало Ивановского, ибо по соседству жил критик Гершензон, фигура злобная и имевшая влияние в высоких сферах.

Голова генерала замутилась от налетевшей злобы, и он не выдержал.

— Да пошел ты на хер! — заорал он тонким голосом, закашлялся и повесил трубку.

Грубость и брошенная трубка повергли Ивановского в полную панику, его писательское воображение уже рисовало картины суда чести, снятия со всех важных постов, запрета на выезд за границу, выселения из казенной дачи в Переделкине, исключения из Союза писателей. Пришлось выпить водки, разбить портрет Риммы, уехавшей навсегда к подруге, и залечь в постель.

За ужином, главным событием которого был жареный фазан, собственноручно подстреленный Бесединым в охотничьем хозяйстве Завидово, прислуживала домработница (лейтенант КГБ), молодая блондинка с толстыми ногами.

Отвалившись от стола, проследовали в гостиную на кофе с коньяком, пил один Григорий Петрович, ибо Алла спешила к больному мужу-скрипачу и боялась, что от нее будет пахнуть.

В конце вечера Беседин вручил Шахназ малахитовую шкатулку («Я буду счастлив, если вы ее возьмете, мы, русские, — тоже восточные люди!»), посольская чета откланялась, за ними последовала Алла, которая любила мужа и не раз выбивала у Григория Петровича путевки для него в самые престижные санатории страны.

Шеф грустно пил коньяк, думал о быстротечности бытия, а лейтенант-блондинка молча убирала посуду, пока Григорий Петрович, заинтересовавшись мелькавшими тут и там толстыми икрами, не пригласил ее к столу, чтобы поставить точку в меню превосходного вечера.

Несмотря на общий прогресс, разработка Кемаля Туркмена продвигалась туго, и все потому, что шеф запретил проявлять инициативу и назойливость. То-то была у Коршунова радость, когда однажды раздался телефонный звонок Оксаны, сообщившей триумфальным тоном, что турок только что пригласил ее на ужин, а потом, по всей вероятности, зайдет к ней на кофе.

— Ты можешь перенести встречу? — спросил Коршунов, застигнутый врасплох: техника в квартире над Оксаной была частично демонтирована.

— Никак не могу, я уже дала согласие. Вы хотите, чтобы он мне больше никогда не позвонил?

— Елки-моталки, — проорал Коршунов. — Так затяни ужин, не спеши домой! Только смотри: не дай бог произойдет, как в прошлый раз. помнишь? Во сне увидишь тогда все свои загранпоездки!

Это подействовало, и Оксана уговорила посла поужинать в пригородном Архангельском, куда и помчались, нежно лаская друг друга на заднем сиденье.

Вернулись поздно, Коршунов лично контролировал дело.

Сухой пережаренный бифштекс и избыток озона настолько обострили вкус Кемаля к жизни, что он без всяких предисловий набросился на Оксану, доставляя несказанное удовольствие молодым фотографам-технарям, смакующим любовные сцены. Юный лейтенант, увлеченный действом, вдруг почувствовал, что его штаны не только вздулись, но сейчас может произойти. и он побежал в туалет, дабы избежать непоправимого.

— Птичка в клетке! — захлебывался от радости Коршунов, не забывая, что по телефону требовалась особая конспирация. — Козла взяли за жабры, Григорий Петрович! — он размахивал еще влажными снимками.

— Прекрасно! — ответствовал шеф. — Приезжайте и покажите, что вы там натворили.

Держа на весу драгоценности, Коршунов ринулся в машину, и через полчаса шеф уже рассматривал фото, думая, как скучно и одинаково проходит этот вроде бы приятный процесс у большинства людей, и даже у турецких граждан.

— Как же вы предполагаете проводить операцию? — спросил Беседин.

— Очень просто: предъявить ему фото и прижать к стенке.

— М-да, очень интересно. Возможно, он будет министром иностранных дел. думаете, это не изменит его отношения к нам?

— Он уже будет нашим агентом!

— И что? Все наши агенты к нам хорошо относятся? Большинство завербованных на компромате ненавидят нас больше, чем самые злобные враги!

— Зачем же мы тогда делали фото? И вообще, зачем затеяли весь сыр-бор? — Коршунов даже возмутился.

— Вы рассуждаете не как опытный чекист, а как разбойник с большой дороги. Где ваш аналитический ум? Да, посол осторожен, старается действовать быстро, думая, что обходит нас. Так было и с Ивановской, и с той проституткой, и сейчас с Оксаной. Он грешит и ждет, что последует за этим, он ожидает от нас гадостей. Забудьте о грубом шантаже, об этом жалком блефе. Дайте турку шанс развлекаться, как душе угодно, естественно под негласным контролем.

Карт-бланш — дело хорошее. Кемаль Туркмен, осторожно отведав из чаши греха, как и предполагал Беседин, начал пить полными глотками, тем более что его супругу домашние дела задерживали в Стамбуле.

Список пополнялся ежедневно, люди Коршунова работали как волы, наружка проклинала объект, мотавшийся и днем и ночью по своим любовницам, которых приходилось фиксировать, устанавливать, собирать на них данные, ставить на учет.

Иногда Кемаль обсуждал дела с военным атташе, интимными подробностями жизни он с ним не делился, однако его интересовало, каким образом устраивают свою личную жизнь другие турки.

— Когда прибывает ваша жена, Назым?

— Через месяц, не раньше.

— Как жаль, что в Москве нет публичных домов. — хитрый Кемаль подталкивал атташе на откровения, но последний так и не открылся.

Тем временем Коршунов, не выносивший бесконтрольности, порешил прибрать к рукам проститутку Галину и нанес визит в коммуналку.

Дверь открыл одноногий инвалид, из квартиры пахнуло тяжелым запахом убогости.

— Вам кого?

— Гражданку Зотову.

— Откуда вы? — испугался инвалид.

— Из милиции. — и Коршунов решительно вошел внутрь.

Галина недавно проснулась и увлеченно штопала чулок. Хотя образованием она не блистала, однако интуицией обладала недюжинной, и сразу определила, с кем имеет дело.

— Галина Ивановна, моя фамилия Петровский, и я работаю в органах государственной безопасности (милиция не пользовалась авторитетом у шлюх)… — он вынул красную книжечку и помахал ею перед глазами Галины. — Нам известно, что вы регулярно встречаетесь с турецким дипломатом.