В палате сидел на койке молодой мужчина. Он смеялся и рисовал, рисовал и смеялся. Смех его был похож сразу и на нервный девичий хохот, и на грубый гогот подростков, и на усталое женское хмыканье. Смех звучал, как будто в записи, которую прокручивали снова и снова. А рисовал он красным фломастером коней и голых женщин с грудями, похожими на совиную морду.

Или на пончики с кремом.

Наташка вытянула шею — как черепаха за одуванчиком.

— Максим Перов, — представил больного Олег Игоревич. — Человек, который смеется. Иногда он еще и рассказывает интересные вещи — будто бы его зовут Макс Рокатански и он недавно ездил в Цюрих. Не бывала в Швейцарии, Наташенька?

Студентка не слышала профессора. Она подошла к Максу ближе, чем разрешалось на инструктаже, наклонилась так, что из сумки у нее выпал баллончик с дезодорантом «Юлия» и прокатился через комнату, словно граната. Максим схватил Наташку за руку и красным фломастером нарисовал ей на запястье, рядом с часиками, букву w.

— Роли дублировали Александр Новиков, Ольга Сирина, Игорь Тарадайкин, — сказал он.

И засмеялся.

Никто не мог вспомнить, как их занесло в этот, с позволения сказать, клуб.

Начало вечера — классика, пиво у Гореловых. Потом девочкам стало скучно, и Горелов, который хотел сразу и Машу, и Лену (лишь бы не свою Оксану), потащился за ними следом. Оксана была, по мнению друзей Горелова, «мудрой женщиной» — так обычно называют тех несчастных, которым супруг изменяет с открытым забралом, но они стоически терпят, потому что у них — любовь, дети и страх остаться одной навсегда.

Вот поэтому она и побежала за Гореловым — на ходу наказала дочке смотреть за сыном, а сына просто — наказала. Без мультиков на четыре дня, раз он отказывается немедленно лечь спать. Захлопнула дверь, там рев на весь дом.

Часом раньше Маша стащила у Витечки таблетку циклодола, и Горелов волновался, как это на нее подействует. Пока что она вела себя тихо, улыбалась куда-то внутрь себя. Витечка — у него бабье тело и розовые безволосые ноги, мстительно вспомнила Оксана, — сопел, пытаясь успеть за быстрым Гореловым. Витечка у них часто ночевал — насмотрелись в разных видах.

Лена пела что-то из репертуара общеобразовательного хора:

— Плещутся звезды в мерцающих далях, светится снег, хоть в ладони бери-и-и!

— Хорошие стихи, кстати, — льстился Горелов.

Лена запела ту же строчку, с начала:

— Плещутся зве…

— …зды! — басом поддержал Витечка.

Препотешная у них была компания. Образовалась сама по себе — как опухоль. Причем злокачественная, думала Оксана, злая на весь свет, что опять не выспится. Ей-то с утра на работу, это остальные могут, как выражается Витечка, мочить харю часов до двух. Удивительно вульгарен этот Витечка, но на лицо — интеллигент, палец вечно на переносице, очки поправляет. Горелов однажды заметил, что Витечка похож на Чикатило — и правда, мог бы сойти за брата. Оксана всякий раз удивлялась таланту мужа находить для каждого двойников. Когда он встречал людей, ни на кого не похожих, то буквально изнемогал, подыскивая нужную знаменитость. Примерял и так, и этак! На памяти Оксаны в подобных поисках Горелов забуксовал лишь дважды — так и не смог подобрать двойника Светке, бывшей Витечкиной жене, и вот теперь, совсем недавно, — Маше. Маша всё еще ходила без пары, зато все остальные были пристроены.

Лена похожа на актрису Анну Самохину, и это, к несчастью, было горькой правдой.

Сам Горелов напоминал писателя Сент-Экзюпери.

Оксана, как он раньше утверждал, — просто вылитая Кейт Буш. К сожалению, слово «вылитая» теперь воспринималось иначе — вылили воду из чашки, и нет ее. Забыта. Кто помнит про воду, которую вылил? Или даже — выпил?

Ну и плевать.

Прополоскать — и сплюнуть, как она велит пациентам.

Оксана второй год работает в стоматологическом кабинете на заводе. Не врачом, как мечтала, — всего лишь ассистентом. Опустить кресло, включить лампу, подать салфетку, убрать салфетку. Прополощите хорошо и сплюньте.

Детские мечты о медицине — пусть и подшлифованные мамой, но всё равно искренние, — после встречи с Гореловым исчезли, как боль после анестезии. Это было на первом курсе. Оксана готовилась к зимней сессии, когда одногруппница пригласила ее на концерт. Она честно отказывалась — но эта девочка, Эля, была такой настойчивой! Проще было согласиться.

Вот так — всего один концерт, и вся жизнь изменилась. Между рядами в зале, куда Эля вытащила Оксану танцевать, стоял неподвижный Горелов. Все танцевали, махали шарфами, а он позволял себя «обтекать», как скала — волнам. Профиль у него был совершенно нездешний — ни пить ни есть француз.

В итоге Эля успешно сдала первую сессию, тогда как Оксана перешла через дорогу — и перевелась в медулище, как называют медицинское училище презрительно настроенные люди. Потянуть одновременно институт и Горелова оказалось немыслимо, это были противники равной силы.

Строго говоря, Оксана не могла обвинить Горелова в том, что он загубил ее судьбу, не дал учиться, забрал лучшие годы жизни и так далее. Она сама так отчаянно захотела быть с ним вместе, что не раздумывая бросила всё, что у нее было, к его ногам. Горелов регулярно напоминал ей этот факт — без лишнего злорадства, но и без сочувствия.

Было у Оксаны не так уж и много. Институт, мечта стать врачом. Репутация ответственного человека. Гордость, пусть и сомнительной закваски.

Мама так плакала, когда узнала про медулище! Как будто Оксана с собой покончила, а не с высшим образованием.

— Стоматолог — такая верная профессия! — причитала мама. — И деньги хорошие получают, а кем ты будешь после медучилища?

Оксана поклялась, что снова подаст документы в институт — вообще она так и хотела, но у них родилась Юля, а через два года — Миша. Какой там институт, она училище-то окончила с грехом пополам в три подхода.

То ли дело сейчас девчонки учатся — Маша и Лена были студентками и будущими социологами, но при этом Оксана постоянно видела их с рюмкой водки у себя дома. Каждый вечер, иногда — даже ночью.

Эти студентки — достижение Витечки. Он познакомился с ними на рынке, привел в дом — и Горелов тут же влюбился в обеих. То есть Горелов и раньше постоянно влюблялся, но это всегда происходило вне дома — Оксане хватало ума не выяснять, где и как. Раньше Горелов без конца слонялся по концертам и мастерским, а теперь, напротив, стал отчаянным домоседом.

— Ты же понимаешь, Витечка переживает тяжелый развод, — объяснял Горелов, хотя Оксана его ни о чем не спрашивала. — Выгнать его еще и из нашего дома у меня рука не поднимется. А эти девчонки — они его согревают. В смысле обогрева души.

Оксана слушала его и думала о том, что Витечка, Горелов и Маша с Леной отлично раскладываются на дважды два, но вот она здесь явно лишняя. Не говоря уже о детях. Горелов относился к сыну и дочери хорошо — но только первые пять минут. После пяти минут общения с Мишей и Юлей у мужа наступала прямо-таки смертельная усталость — поэтому Оксана отправляла малышей в комнату с телевизором, который, в общем, и занимался их воспитанием. Спасибо маме, что забирала их к себе на выходные — гуляла, читала, выслушивала. Мама была педагогом и всегда подчеркивала, как важно выслушивать детей — даже если это невероятно скучно. Оксана с мамой не спорила, просто у нее все силы уходили на то, чтобы не потерять мужа.