– Так, так, главное – не волноваться. – Профессор взялся перебирать книги на журнальном столике.

– «Парадоксы и чудеса», как интересно, «Тупики неведомого», очень хорошо, «Потусторонняя жизнь», просто отлично, «Привидения и упыри в нашей жизни». М-да. Картина ясна. Литература, цветы… Девушки такие эфирные создания.

– Чего лопочешь, плебей?! – грозно спросило эфирное создание.

– Не согласны ли вы, мамзель Клеопатра, на сеанс легкого гипноза? – Он щелкнул костяшками пальцев и забормотал: – Расслабьтесь, расслабьтесь…

И пошло, пошло… Настасья закрыла глаза, опустила руки, развела коленки… И вдруг увидела себя на пиру во дворце! Сидит она во главе стола, который яствами накрыт. Вино рекой льется. Мужики вокруг бегают, щебечут, а она им взглядом одним отвечает! Все дрожат! Трепещут! А рядом с ней этот хмырь сидит. Только моложе и в золотом отделанной одежде. Цезарем представляется! А она ему радуется, как простая смертная, и щебечет, щебечет!

Вдруг Настасья очнулась. Огляделась. Нет, уже не царица Клеопатра. Она, Настасья Перепелкина. Лежит на диванчике, купленном на премию к Новому году. Родители ее рядом, профессор со странной фамилией.

– А что случилось? – спрашивает.

– Кто ты, доченька? – родители интересуются.

– Настасья я, – встрепенулась та, – что-то я наговорила тут чепухи всякой. Вы не обращайте внимания. Я уже и забыла все. Так, разнервничалась немного. Арабский принц мне в любви признался.

Родители тревожно переглянулись сначала между собой, потом поглядели на профессора, тот сидит весь какой-то ошалелый и бормочет:

– Так это правда?! Так я и есть Юлий Цезарь?!

Схватил в охапку Настины книги и бежать.

Родители Настене дали снотворное, чтобы она отдохнула после своего царствования. Настя уснула, и ей приснился нормальный сон: она бежала за поездом, а проводник из окна последнего вагона накручивал ей фигу.

Вечером пришел Эдик, учитель иностранных языков из соседней школы, ее бывший одноклассник, которому она позвонила, как только проснулась.

– Привет, – обрадовалась его визиту заспанная Настя, – у меня нервишки немного пошаливают, ты внимания не обращай. Вот тут записка на арабском, переведи, пожалуйста. Для меня это вопрос жизни или смерти.

– Чего, это так серьезно? – Эдик с опаской взял визитку. – Дорогая бумага, – он поднес листок к носу, – парфюм тоже дорогой. А где здесь по-арабски?

– Ну, как же где? Перед тобой! – не терпелось Насте.

– Так это чистый французский. Ты чего, Настена, азы забыла? Мы ж его еще в пятом классе зубрили. Читай сама, что написано?

Настя поднесла листок к глазам: «Мон шер Лариса!» Слезы не дали дочитать остальное. Эдик взял визитку и перевел сам:

– «Дорогая Лариса! Я очень по тебе скучаю. Жду нашей встречи. Люблю. Твой принц Али». Слушай, а что, он действительно принц? А где вы его подцепили? Кто такая Лариса, которую он любит? Почему записка оказалась у тебя?

– Эдик, слишком много вопросов задаешь. Я, царица Клеопатра, тебе сейчас велю голову рубить!

Тот очень удивился и попятился к двери.

– Дочь, у тебя опять? Начинается правление? – заволновался Тимофей Спиридонович. – Может, Юлия Соломоновича пригласить?

– Не надо, папа. Это я так.

– Действительно, так, раз отцом назвала, а не плебеем.

В тот же вечер Настя отнесла вазу с экзотическими цветами Ларисе. Она поставила ее в коридоре, строго-настрого наказав той не ставить их к постели.

– Такие видения случились! Такие глюки! И у меня, и у профессора Цезарева.

Ларисе некогда было смотреть глюки, у нее вся жизнь была как один большой глюк. Ей захотелось закрыть глаза, забыться на мгновение, а открыв их снова, увидеть себя молоденькой и глупой, которой была лет десять назад. Тогда бы она не разбиралась так дотошно в мужиках. С радостью выскочила бы замуж за Ромку, если бы он, конечно, предложил. Или за кого-нибудь другого. Не от хорошей жизни ее потянуло регистрироваться с неадекватным незнакомцем…

Но она тут же забыла о себе, как истинная подруга, заметив опухший нос и красные глаза Насти. Пришлось все бросить и идти на кухню ее успокаивать. Там на аккуратной тарелочке с золотой каемочкой жались друг к дружке восемь (!) воздушных кремовых пирожных. Этим изобилием наградила себя по дороге домой Лариса. Наградила за успехи в благородном деле мести Степанцову. Она пододвинула тарелку к Насте и приготовилась выслушать ее горький монолог. Но та, хоть и села за стол, от пирожных и монолога категорически отказалась. Сидела и оплакивала свою тяжкую долю.

– Скушай кусочек за папу, – уговаривала ее Лариса, начитавшаяся в умных книжках, что сладкое поднимает настроение.

– Я назвала папу плебеем, – всхлипнула Настя.

– За маму скушай парочку, – не теряла надежды Лариса.

– И ее я назвала плебейкой…

– Я бы на твоем месте за себя любимую съела бы целое!

Настя раскололась про царицу Клеопатру, про Юлия Цезарева, на которых странным образом подействовали экзотические цветы. Дальше ниточка потянулась к арабскому языку. И закончилась признанием, что вместе с цветами была записка про любовь. Настя достала из кармана скомканный в порыве гнева листочек и протянула подруге.

– Это признание мне в любви? – Лариса трепетно тронула мятый комочек.

– Да, – заплакала снова Настя.

– А какое оно было раньше? – размечталась Лариса.

– Большое и краси-во-в-о-е…

– И он писал, что меня любит? Меня любит принц.

– Теб-я-я-я…

Только сейчас Лариса поняла, какая буря чувств бушует в душе подруги. Она ведь подумала, что и цветы, и признание – ей! Нужно было с этим что-то делать. С одной стороны, конечно, хорошо, когда очередная мумия возвращается и признается тебе в любви. Но с другой – что-то не очень весело. И приходится успокаивать подругу, рассчитывавшую на эту мумию, строящую планы в отношении их отношений. Нельзя быть бездушной особой, думающей только о себе. Нужно подумать и о подруге. Кстати, а что о ней думать? Воровка и обманщица, присвоившая себе подарок с признанием? Или глупомань необыкновенная, решившая, что ее может полюбить принц?

А почему, собственно, нельзя полюбить немного миловидную, немного полноватую, немного глуповатую девушку? Очень даже можно. Но только пусть это сделает другой принц. Али нужен Ларисе. Зачем? На всякий случай. Пусть будет, случаи бывают разные. Вон Стрелкин в романтическом путешествии только один раз попробовал намекнуть на близкие отношения, Степанцов вообще не делал никаких поползновений. Пусть будет принц. Своим признанием он намекнул на поползновения. Ей мама рассказывала о том, сколько у нее одновременно было кавалеров, готовых предложить ей руку и сердце. А у бабушки насчитывался целый полк желающих на ней жениться, в молодости старушка вела весьма активный образ жизни. Чем же она, Лариса, хуже? Ничем. Да к тому же среди ее воздыхателей теперь есть принц. Каждая девушка об этом только мечтает. Вот и ее подруга тоже… Мечтает. Нужно попытаться как-то убедить ее в том, что все это только бессмысленные фантазии.