Поцелуй. И еще поцелуй. Где-то в темноте белеет кофточка. Маленькая, ослепительно белая грудь с нежным соском… Его рука скользит по животу вниз.

И он чувствует, как она подвигается, подворачивается к нему.

«Господи! – думает он про себя в этот миг слияния душ и тел, чувствуя, как нежность переполняет, переливается через край. – Как будто домой пришел. И нет между нами ничего. Ни преград. Ни кожи…»

* * *

Смущенные и счастливые, они опять разъехались из Жемчужного в разные стороны. Он в стройотряд. Она на педагогическую практику. А зря. Время, неумолимое время делало свое дело. И роман в письмах не мог продолжаться вечно. Хотя письма все еще приходили.

«Здравствуй, милый мой!

Через час после того, как ты уехал, я тоже была в пути. Уже вечер, я опять среди своих девчонок. Они мне рассказывают новости, что тут произошло без меня. Я пытаюсь слушать, вникать, что же говорят, о чем, а перед глазами ты, твои глаза, губы. Только сейчас начинаю ощущать, что ты уже далеко, что тебя нет рядом. Светка сразу догадалась, что со мною что-то произошло. Я ей сказала только, что мы поженимся, и, наверное, скоро. Знал бы ты, какая она хорошая. И тут я вспомнила, что забыла дома твой адрес. Что же теперь делать? Если через два дня меня не отпустят домой, то тогда только через десять дней. Ты ведь будешь волноваться. Милый, видишь, какая я нехорошая. Не сердись. Мне грустно теперь только вспоминать об этой счастливой неделе, тосковать по тебе. Словно сон прошла она, эта неделя. Наша неделя. Хороший мой! Любимый! Я буду тебя ждать. Я думаю о тебе как о самом светлом и дорогом. Спокойной ночи. Целую тебя».

* * *

– Саша! Очнись! Вот деньги! Завтра расскажешь, как было.

Нелька Шакерова лукаво стрельнула на него черными глазами. Сунула ему в руку белый узкий конверт для преподавателя казахского языка. И хитро улыбнулась.

– Да чего там рассказывать! – Дубравин кивнул Ахмету и Мишке Нигматуллину. – Нальем ему в кафе стакашку красного. Он и расколется. Так, Ахмет?

– Так, так! – согласно закивал пробивающимися усиками Ташкимбаев. – Все сделаем как надо. Передадим. А сейчас уже пора на репетицию. А то опоздаем.

– Есть! – Амантай дрожащей, влажной от волнения рукой осторожно берет партийную анкету.

Сколько он мечтал об этом моменте! Как часто представлял себе это мгновение. И вот надо же – все так обыденно. Знакомый Калининский райком партии. Молодой инструктор из бывших комсомольцев. Короткий разговор у секретаря по идеологии. И вот он уже спускается с черным портфелем в руках по бетонным ступенькам райкома на площадку к машине.

«Главное теперь – не испортить. Заполнить правильно. Другой не дадут. Они все номерные. Надо будет потренироваться. И зайти перед окончательным заполнением в орготдел. Потом собрание. Но это скорее формальность. И, о бай, он кандидат в члены КПСС. А дальше все пойдет почти автоматически. По накатанным рельсам. Член КПСС… Секретарь райкома… обкома…»

У него даже дыхание остановилось от открывшихся перспектив.

Только одно тревожит, саднит. Вчера у него состоялся разговор с дядей Маратом. Никогда Амантай не видел дядю таким. И вот надо же! Агай Марат жестко отчитал его. А он так надеялся! Выбрал удобное время. Полный радушных планов пришел к нему домой. Все рассказал.

Да. Не думал, не гадал он, что его поход на день рождения к Альфие обернется таким образом. Уже год, как он снимает в городе квартиру. И живут они там вместе. Встают вместе. Ложатся спать. И до сих пор не насытились друг другом.

Получился у них не медовый месяц, а целый медовый год.

Его торе-княжна расцвела за это время новой красотой. Налилась покоем, пополнела слегка. Но была так же желанна и неутомима в любви.

Так что, когда она, бывало, «садилась в седло сверху» и начинала мягко, но мощно двигаться, он с замиранием сердца вглядывался в красивое нахмуренное лицо подруги, сжимал зубы и старался держаться «до конца».

Жили хорошо. Несмотря на свою природную красоту и гордость, Альфия была все-таки настоящей восточной женщиной. Она не рассуждала о любви. И за все это время ни разу даже не сказала ему об этом. Но она так возилась с его конспектами, так старалась сделать ему приятный подарок к каждому празднику, так внимательно и доверчиво слушала его рассказы о хитросплетениях карьерной борьбы, что было ясно: она приросла к нему душой.

Иногда он просыпался по ночам и пытался понять происходящее. «Как так получилось, что она, такая красавица, утонченная, почти как сказочная пери, выбрала его? Да она могла любого выбрать. А выбрала меня! – и от гордости у него даже распирало грудь. – Вот мы какие! Из рода жатаков. У нас все самое лучшее. У дяди Марата жена – красавица и у меня. То-то он обрадуется, когда я ему скажу, что собрался играть свадьбу. Да покажу Альфию!»

Ну а тут у них проблема получилась. «Как и, самое главное, когда это произошло? Может, по моему приезду из командировки? Ох и ночка тогда была! Эх! Горячая ночка». И Амантай вздохнул от будоражащих воспоминаний.

В общем, надо было решаться. Однако разговор с дядей пошел какой-то не такой. Они сидели на кухне большой пятикомнатной квартиры в цековском доме. В тенистом уголке Алма-Аты. В квартале, где недалеко находится двухэтажный коттедж самого великого Димаша Ахмедовича, а говорили как в какой-нибудь захудалой юрте, в самом дальнем ауле. Нервный был разговор. Дядя выслушал его, как выслушивает мудрый ата глупого-преглупого балу. Ребенка. А потом терпеливо, стараясь не сорваться в раздражение, заговорил сам:

– Значит, ты уже все решил. Как можно решать такой важный вопрос, не посоветовавшись со старшими, с родственниками? Я, конечно, не какой-нибудь бабай аульный, который не может тебя понять, – дядя Марат вздохнул: видимо, вспомнил свою голоштанную молодость. – Но я советовался в таких случаях со старшими.

Потом как бы смирился. Спросил не так строго:

– Ну и кто она? Откуда? Кто ее родители? Родственники?

– Альфия! – облегченно вздохнул Амантай. – Она из Петропавловска. Отец – казах. Мать – татарка. Отец работает начальником дорожно-строительного управления.

Он нарочно подчеркнул эти сведения, зная, что для дяди важно, кто кем является.

Но увы и ах. На Марата Карибаевича эти сведения хорошего впечатления не произвели. Наоборот, он как-то нахмурился и расстроился. А Амантай, даже заметив это, все равно продолжал бубнить свое:

– Агай! Она любит меня!

Но и тут дядя не помягчел:

– Женщины хитрее нас. Может, она тебя просто использует. Видит, что ты молодой, перспективный, жизни не видел. А тебе все в розовом тумане кажется.

Он отставил холеной рукой расписанную пиалу с индийским чаем на столик. И привычным жестом поправил уже начинающие седеть волосы.