Сотник с Хохлом сидели в пролетке прямо за углом 11-й линии. Жака и Китайца назначили также караулить в пролетке по диагонали от банка. Обе группы видели друг друга отменно и могли в самый критический момент легко прийти друг другу на помощь.

Все ждали, как и в прошлый раз, прибытия главных персон — Беловольского с командой.

В его команде должны были быть Ворон и Аслан.

Прошло уже более часа после условленного, а пролетка с Беловольским все не появлялась. Нервы были на пределе.

— Чего это они? — проворчал Сотник, глянув на карманные часы. — Полчаса как пора. Уж не случилось чего?

— Не должно быть, — ответил Хохол с сильным малороссийским выговором. — Може, сбегаю к Китайцу?

— И чего он ответит?.. Дубеет, как и мы. Сидим уж, подождем.

— А я мигом!

— Сиди, курва нерусская! — беззлобно выругался Сотник. — Ждем!

Жак молчал, изредка поглядывая на Китайца. Тот тоже ничего не говорил, смотрел перед собой спокойно и бесстрастно.

Жак наконец не выдержал.

— Чего молчишь?

— А чего говорить? — огрызнулся тот. — Ждем.

— В полиции был?

— Был.

— И чего?

— Видишь, сижу? Значит, отпустили.

— Вот так и отпустили?

— А чего им со мной?.. Девку наказали, меня отпустили.

— Белобрысый к тебе с деньгами приходил?

— Дал две сотенные.

— Мне тоже.

Китаец повернул голову к Жаку.

— Про меня зачем сказал?

— Ничего не говорил. Сказал только, что возле Апраксина случайно столкнулись, и больше ничего.

— Не надо было говорить.

— Вырвалось.

— За такое глотку следует вырвать.

В этот момент они увидели, как по Большому проспекту в сторону 11-й линии движется черная карета, которую бойко везли две лошади. Похоже, это была главная команда.

Карета подкатила к главному входу в банк, из нее вышел сначала статный и серьезный Аслан, после него спрыгнул на мостовую Ворон и только затем степенно показался Беловольский.

Китаец вдруг вздрогнул, суетливо потер ладони.

— Чего ты? — повернулся к нему Жак.

— Трясет что-то. Мандраж.

— Так вроде все идет по-задуманному.

— Все одно калдырит. Под ложечкой сосет.

Беловольский в сопровождении Аслана и Ворона скрылся за банковскими дверьми. Ничто вокруг не предвещало беды.

Сотник подбадривающе махнул Китайцу и Жаку, те ответили тем же жестом.

И вдруг что-то будто глухо лопнуло.

С двух сторон на нескольких пролетках к банку вынеслись полицейские, горохом высыпались на асфальт и опрометью кинулись к главному входу.

— Едрит твою в корень! — ахнул Китаец.

— Мчим туда! — почти заорал Жак. — На подмогу!

— Сидеть, баран! — вызверился азиат. — Гляди, что дале будет!

Сотник и Хохол также онемели от увиденного, ждали команды от второй пролетки.

Китаец замахал им руками, чтоб не высовывались.

— Может, подмогнем мужикам? — неуверенно заголосил Жак, сжимая револьвер. — Иначе зачем мы здесь?

— Подмогнешь знаешь где? — ощетинился Китаец. — Теще в ноздре колупать. Или еще где!

В этот момент из банковских дверей выскочили сначала несколько полицейских, образовав некое каре, после чего в проходе показался скрученный Беловольский, за спиной которого растерянно толкались схваченные наручниками Аслан и Ворон.

— Всё, — тихо вымолвил Китаец. — Хана!.. Нужно тикать. Причем без задних! — Ткнул в спину извозчика, коротко приказал: — Гони, брат, и не оглядывайся!

Тот натянул вожжи, подельники увидели маневр, также рванули с места, и пролетки понеслись от гиблого места в разные стороны.

…Табба, одетая в легкий бежевый костюм, в светлом парике, в очечках, жестом велела Илье открыть калитку. Тот с готовностью поспешил исполнить желание госпожи, с улыбкой заметил:

— Вы, сударыня, каждый раз как на маскерад. С первого взгляда и не признать.

— Тебя это потешает?

— Радует. Такой красивой барышни в жизни не видал. И правду говорят, артистка.

— Кто говорит?

— Двор. Все девки кругом перешептались. Желали с вами поговорить, да боятся.

— Бояться нечего, да и говорить не о чем, — усмехнулась бывшая прима, оглянулась.

Со двора вслед ей с видом строгого учителя гимназии смотрел дворецкий.

Она вышла на край тротуара, распорядилась привратнику:

— Останови для меня извозчика!

— Будет исполнено, сударыня! — радостно ответил тот и побежал на улицу ловить экипаж.

Гаврила Емельянович при виде входящей в кабинет девушки едва не грохнулся в обморок.

— Не ожидал… Клянусь, не ожидал. Даже невзирая на телефонное предупреждение, — пододвинул кресло, показал рукой: — Прошу вас, мадемуазель… Простите, запамятовал…

— Мадемуазель Жозефина Бэрримор.

— Да, да, да… Жозефина!.. Чего желаете пригубить, чудная Жозефина? Чай? Кофий? Или не откажетесь от пятигорской минеральной водички?

— Вы получаете ее прямо из Пятигорска?

— Представьте себе, сударыня. Свежайшую, натуральную, в специальных глиняных кувшинах! Желаете такую же?

— Не откажусь.

— Непременно презентую. Мне водицу организовывает князь Икрамов Ибрагим Казбекович. А уж ему горцы готовы поставлять ее целыми обозами!

Табба от неожиданности даже напряглась.

— Икрамов?

— Да, Икрамов. Вам о чем-то говорит это имя?

— Нет-нет. Имя необычное.

— Ничего необычного!.. Он сам из тех краев, воевал там, даже, по-моему, был ранен. Теперь снова в Петербурге, служит в каких-то чиновных верхах.

Филимонов достал из буфета объемистый графин, осторожно, с предвкушением налил хрустальный бокал, подал гостье.

— Испробуйте, мадемуазель.

Она взяла сосуд, с удовольствием выпила почти до дна.

— Вкусно.

— Ну-с, с чего начнем? — директор уселся напротив, выжидательно сложил ручки под подбородком.

— Вам решать, Гаврила Емельянович, — улыбнулась девушка.

— Боже… Как это знакомо звучит — Гаврила Емельянович. Непостижимо знакомые интонации. Такое впечатление, что вы знаете меня сто лет.

Табба рассмеялась: