Несмотря на американские дотации, Корреа победил. В самом деле, он быстро получил то, что Соединенные Штаты называли — не без некоторого восхищения — «сильнейшей политической организацией, которую имела страна со времени возвращения к демократии в 1979 году». Что еще важнее, ее структура представляла глубокую смену поколений, причем ее представительство в Национальной Ассамблее «относительно молодо и хорошо образовано; хорошо представлены женщины, эквадорцы африканского происхождения и представители коренных народов»{274}. Его программа, как указывало посольство, это относительно «умеренная» версия того, что Чавес и Моралес называют «социализмом XXI века»{275}. И действительно, учитывая пугающую альтернативу полнокровного чавизма, США, похоже, были приятно удивлены тем, насколько дружелюбным было правительство Корреа. Даже радикальная конституционная реформа 2008 года не вызвала со стороны посольства особой реакции, разве что интерес{276}. МВФ, со своей стороны, указывал, что «сильно беспокоиться не стоит»{277}.

Среди позитивных сигналов, поступавших из Эквадора, было то, что Корреа проявлял готовность бороться с общественными движениями, которые привели его к власти, как тогда, когда протесты привели к остановке нефтедобычи: «В отличие от предыдущих администраций, которые посылали команды [от правительства Эквадора] для переговоров с общинами о дополнительных льготах, Корреа послал решительный сигнал, что он не намерен поддерживать протесты, которые влияют на важнейшие для страны доходы от продажи нефти»{278}.

Конечно, «склонность Корреа к вмешательству в рынок» раздражала. Ссылаясь на случай с введением предельной цены на молоко, посол указывает, что, хотя это едва ли радикальная политика, «не является хорошим признаком, если такой тип управления в дальнейшем будет использоваться более широко»{279}. Налоговые реформы администрации были «захватывающими» по своим амбициям и внезапности, но «вероятно, скорее благом, чем злом»{280}. Посольство отражало мнения деловых кругов Эквадора, которые, как оно сообщает, резко критикуют введение налога на движение капиталов, так как это может привести к бегству капиталов из страны. Но также, ссылаясь на МВФ, предполагает, что решение заморозить налог на добавленную стоимость, вместо того чтобы его сократить, говорит об относительном прагматизме правительства. Даже при том, что государственные расходы росли очень сильно, достигнув в 2013 году 44 % ВВП, МВФ был относительно милостивым в своих рекомендациях правительству Эквадора, признавая важную роль государственного сектора в стимулировании экономического роста, хотя и по-прежнему выступая за частные инвестиции{281}.

Что правительство США находило постоянно создающим проблемы, так это меры администрации, направленные на укрепление национального суверенитета вопреки включению в неолиберальную модель развития. В результате Эквадор вышел из нескольких двусторонних договоров{282}, включая и договоры с Соединенными Штатами; вышел из Международного центра по урегулированию инвестиционных споров{283}, суда Всемирного банка, образованного в 1965 году для арбитража в спорах между государствами и частным капиталом; отклонил просьбы крупных компаний, таких как Apple и RIM, отменить тарифы{284}; а также реформировал закон об интеллектуальной собственности для поддержки доступа к медицинским услугам, включая ВИЧ-препараты, как жизненно важный государственный интерес{285}. Важно отметить, что, отражая поддержку администрацией возвращения к импорто-замещению, производство лекарств должно было благоприятствовать местным производителям, а не транснациональным корпорациям.

И после этого американские власти, вместо того чтобы демонизировать правительство Эквадора и направить свою поддержку военным путчистам, решило взять страну в тиски. В депешах имеется ряд свидетельств о лоббировании, тайных маневрах и, в случае с патентами на лекарства, координации с бизнес-интересами фармацевтических компаний — хотя это, в общем, мало что дало. Но, по большей части, посольство, по-видимому, ограничилось ворчанием. В связи с отпором Apple и RIM, оно раздраженно пожаловалось, что эти компании, одни из самых «культовых» в мире, не были встречены «с распростертыми объятиями», и сетовало, что руководство Эквадора явно «не было заинтересовано в высвобождении духа предпринимательства», а сосредоточилось на «краткосрочных» задачах по «выравниванию общества, защите того, что у них есть, и разрешению иностранным компаниям работать в Эквадоре на своих условиях»{286}.

В конечном счете, несмотря на все эти театральные сцены и предостережения о Корреа — «темной лошадке» и его «чудодейственных решениях», представляющих собой «катастрофу» для развития Эквадора, США даже были вынуждены неохотно признать успех правительства, когда — вместо бегства капитала — он был привлечен в Эквадор{287}.

Реакция посла и других дипломатических сотрудников на Корреа, конечно, изобилует напыщенностью и самодовольством; однако, отмечая, что политика правительства «практичнее», чем его риторика, они были близки к истине. Они видели, что если администрация искренне нацелена на развитие в мировой экономике, интегрированной под господством США, у нее небольшое пространство для маневра. Бегство капитала постоянно упоминалось как угроза, и для правительства, несомненно, было бы опасно бросить вызов правам капитала принципиально. В таких условиях реформы отражали умеренные прогрессистские стремления, связанные с тем, что посольство, так же проницательно, расценивало как смену поколений в эквадорской политике. Однако как бы национализм Корреа и мягкое реформаторство ни были «против шерсти» американским дипломатам, воспитанным на доктрине «свободного предпринимательства», позиции деловых кругов страны ничего серьезно не угрожало. Ко времени написания этих строк участие Эквадора в глобальных организациях, таких как ВТО, и тесная работа с МВФ продолжаются. Он вряд ли откажется от долларизации, давшей защиту от инфляции, к которой стремились финансовые инвесторы. Долгосрочные перспективы для американских инвесторов, возможно, даже улучшатся с развитием автономной промышленной базы Эквадора.