За невозможностью видеть Роман ловил каждый звук. Кто-то прошел слева от него, послышалась фраза на арабском языке. Голос не тот, что задавал вопрос. Значит, их здесь двое. По меньшей мере. Ах, были бы свободны руки! Тот, кто надевал мешок ему на голову, и не знает, чем бы ему это надевание обернулось. То-то визжал бы, пес, если бы его яичко оказалось в пальцах Романа. Левое, то самое, что сперму производит. Это пострашнее, чем пистолет к виску. Боль такая, что ни о чем, кроме боли, не можешь думать. И смертный ужас на подсознательном уровне. Все бы выполнил, о чем ни попросят. И напарник его не стал бы стрелять, нет, этот умолял бы не стрелять, потому что чувствовал бы: еще одно движение, пусть последнее, агонизирующее – и он евнух. Снял бы колпак, развязал ноги, отдал бы свое оружие. А там – по обстановке…

Но нет, руки связаны так, что только кончики пальцев едва шевелятся где-то сзади, под сиденьем. Никаких шансов вырваться. Одна надежда – убедить их в том, что произошла ошибка.

И, кажется, эта надежда начинает осуществляться.

Снова источник света перекрыла чья-то тень. Только на этот раз она не исчезла, а надвинулась на Романа.

Он вжался в спинку стула, не видя в этом для себя ничего хорошего. Лицо его было поднято, чтобы хоть как-то ориентироваться на свет. Неожиданно сильный удар кулаком в челюсть мотнул его голову влево. И тут же последовал второй удар.

Похоже, рано обрадовался, подумал Роман, напрягая мышцы в ожидании жестоких побоев. По голове пусть бьют, хрен с ними, нос, зубы – это можно поправить, не смертельно. Хуже, если отобьют внутренние органы. Тогда, если каким-нибудь чудом удастся выжить, здоровым человеком уже не будешь. Какое здоровье с оторванной печенью или отбитыми почками?

Но избивать его не стали. К своему ужасу, Роман вдруг почувствовал, что ему расстегнули ремень, затем под пояс брюк подсунули нож и разрезали их вдоль ширинки до самого паха. Распоров также и трусы, истязатели, обмениваясь короткими, деловитыми фразами на своем языке, обнажили его половые органы, равнодушно касаясь их жесткими пальцами.

А это было уже страшнее страшного. Словно в ответ на его мстительные мысли, они решили заняться самым уязвимым и чувствительным участком тела жертвы. Уж лучше бы он задохнулся в целлофановом мешке…

Теперь понятно, почему они не стали удушать его дальше. Они поняли, что он скорее умрет, чем заговорит, а это пока не входило в их планы. Им нужно было, чтобы он не умирал геройской и в общем-то легкой смертью, а дал ответы на интересующие их вопросы. Поэтому они изменили тактику дознания. Теперь они подвергнут его самой изуверской пытке. И можно было не сомневаться, что они выжмут из него все соки. Такого рода приемы пришли как раз с Ближнего Востока, и разновидностей здесь множество.

Можно кромсать острым как бритва ножом. Можно прокалывать раскаленными иглами. Можно раздирать надетой петлей. Можно раздавливать каблуком. Можно просто бить раз за разом в одну и ту же точку. Да что бы они ни выбрали, боль в любом случае гарантирована адская. И мало кому удавалось эту боль выдержать.

– Что вы делаете?! – задыхаясь от ужаса без всякой наигранности, закричал Роман. – Я ничего не знаю! Это ошибка! Я простой журналист… Вы меня с кем-то спутали. Я не понимаю, что вам нужно…

Он почувствовал, как к головке члена и мошонке прицепилось что-то холодное и зубчатое. Это были электрические зажимы. Значит, они призвали на помощь достижения цивилизации и будут пытать его с помощью электричества. Насколько знал Роман, это был самый эффективный метод допроса. Но ни в каких даже самых страшных мыслях он не предполагал, что ему доведется испытать его на себе.

Единственный способ хоть как-то противостоять боли – это принимать ее как благо. Твое тело рвут на части, режут, жгут, ломают – а ты вроде как получаешь от этого удовольствие. И чем сильнее боль, тем сильнее удовольствие.

Все это тоже входит в обязательную подготовку разведчиков. Существует ряд психологических установок, усердно вбиваемых в головы курсантов, и Роману иногда удавалось ощутить нечто подобное в схожих условиях, учебных или настоящих. Однако так близко к боли самого высокого уровня он не подходил ни разу. И вот – сподобился.

Его лепет никто не слушал. Он чувствовал это по грозному молчанию своих истязателей. Эти люди не желали признавать ошибку, в которой он тщетно старался их убедить, и готовились извлечь из него ответы любой ценой.

«Только не сломаться сразу, – твердил себе Роман. – Мое спасение – в моем молчании. Выдержать первый натиск, потом будет легче…»

Вдруг сверлящая боль пронзила его с ослепительной силой. Он закричал и захлебнулся криком, ничего уже не соображая. Боль, к которой он себя готовил, изумила и потрясла его до основания. Теперь он ни о чем не думал, весь сосредоточившись на том месте, через которое боль вошла в него. Казалось, после того что он только что испытал, там не осталось ничего, кроме обожженного куска мяса. Сознание вдруг странно начало меркнуть и раздваиваться, рисуя нелепые, фантастические картины.

– Ты русский шпион? – услыхал он новый вопрос.

Способность адекватно мыслить неохотно вернулась к нему. Значит, он еще не сошел с ума и готов вынести новый разряд. И еще один, и еще… О, господи, спаси и сохрани мою несчастную душу, ибо сохранить тело не в силах даже ты.

Эти изверги знают свое дело и будут терзать его до тех пор, пока он не заговорит. Или не сойдет с ума, что было бы сейчас самым заманчивым выходом. Но до этого еще надо выдержать целый океан боли…

– Ты русский шпион? – рявкнул палач над самым ухом. – Гавары!

– Вы ошиблись… – бессильно клонясь головой к плечу, прошептал Роман. – Я не шпион… Я журналист… Это ужасное недоразумение…

Снова все его тело потряс приступ немыслимой сверлящей боли. Он забился и зарычал, выгибая грудь так, что ребра едва не прорывали кожу. Затем весь обмяк и повис на стуле. Внутри, снаружи, внизу, вверху, в коже, в костях, в позвоночнике – везде все дрожало и пульсировало в ожидании новой порции страданий. Рассудок почти не повиновался ему и жил лишь ощущениями терзаемой плоти.

Это невозможно – терпеть такую боль. У человека нет на это сил. Он слишком слаб, его нервная система не в состоянии противостоять подобному испытанию. Нет, ему больше не выдержать. Рассказать им все – и пусть его милосердно пристрелят. Антон поймет, что с ним произошло несчастье, и предпримет меры, чтобы себя обезопасить. А не успеет, что ж, так тому и быть. Лучше быстрая смерть, чем такие муки. А что касается позора, то, в принципе, безразлично, как его потом будут вспоминать. Мертвым все равно, мертвые сраму не имут. Но только избавить себя от этого… Он уже погружался в спасительную трясину беспамятства, когда его вернул к жизни очередной вопрос.

– Ты знаешь Павлова?

– Да-а… – выдавил Роман. – Я знаю Павлова.

– Что ты про него знаешь? Гавары.

Роман помолчал, пользуясь тем, что палачи ждали от него ответа. Он жадно собирал остатки сил, чтобы хоть как-то противостоять своей слабости. Где-то в самой глубине потрясенного сознания в ответ на свирепое насилие над беззащитным телом вспыхнул тонкий лучик ничем не истребимого упрямства. А хорошо они его поджаривают! Душевно. Такого сервиса нигде больше не предоставят. Настоящее супершоу для экстремалов. Что там альпинизм и прыжки с парашютом, «тарзанка» и спелеология, дайвинг и диггерство, разная чепуха типа татуировки и пирсинга? Несерьезное баловство. А вы попробуйте прицепить себе электроды к члену и дать напряжение вольт в триста тридцать! То-то ощущения! Ничего близко рядом с этим не стоит. Сверление зубов без заморозки после этого как ковыряние в носу. Да что там сверление зубов?! Удаление аппендикса без наркоза – детское развлечение. Не верите? Попробуйте сами, не пожалеете…