— О! — произнес он со странным выражением, затем после минутного молчания обратился к Черному Петуху и приказал: — Унеси труп в дом на Кладбищенской улице и спрячь в нижнем этаже. Идем! — обратился он к В.

Утром 23 февраля 1745 года — то есть спустя недели три после происшествий, описанных в первой части, — щегольская карета со светло-зеленым кузовом и обитыми серебром колесами, запряженная четверкой лошадей, ехала по городку Боасси-Сен-Леже.

На дверцах кареты красовался герб — два мощных кабаньих клыка.

На шеях лошадей позвякивали колокольчики. В их гривы были вплетены шелковые ленты изумрудного цвета, а в хвостах красовались банты такого же оттенка. Два форейтора в бархатных зеленых камзолах с серебряной тесьмой и в треугольных шляпах, украшенных кокардами из белых лент, управляли лошадьми. Два лакея в зеленых с серебром ливреях сидели сзади.

В карете ехали два человека, которые, небрежно развалившись на подушках, любовались великолепным пейзажем.

Была зима, но вот уже две недели стояла хорошая погода. Солнце ярко светило, небо было безоблачно, холод не особо силен. Путешественниками в щегольских охотничьих костюмах были герцог де Ришелье и маркиз де Креки. В этот день должна была состояться королевская охота в лесу Сенар, и герцог с маркизом ехали на место сбора, назначенное смотрителем лесных угодий. Дорогой они разговаривали, смеялись, обменивались придворными анекдотами, которые Ришелье знал в изобилии. Креки больше слушал, чем говорил.

Карета ехала мимо парка Брюноа и великолепного замка, величественно возвышавшегося, блистая позолоченными кровлями. Двадцатью годами позже безумная расточительность маркиза де Монмортеля сделает этот замок знаменитым.

— Ей-богу, — сказал Ришелье, смеясь, — король, сделав маркизом Париса де Монмортеля, должен был бы дать ему герб, изображающий золотое поле, заваленное мешками!

— Парис сослужил хорошую службу, — сказал Креки с притворной серьезностью.

— Хорошую службу! — повторил Ришелье. — Кому же?

— Самому себе.

— Отлично сказано!

— Утверждают, любезный герцог, что этот главный банкир имеет в своей личной кассе более двадцати миллионов.

— Так и есть, маркиз. Этот банкир имеет такое влияние, что сам назначает контролеров.

Вдруг Ришелье, схватив шелковый шнурок, висевший у переднего стекла, дернул его и закричал:

— Не сюда! Не сюда!

Карета, которая должна была свернуть направо, к месту сбора охоты, вдруг остановилась. К дверце подошел лакей, почтительно держа в руках шляпу.

— Налево, по дороге в Шуази, — сказал герцог. Лакей передал это приказание форейторам, и карета быстро покатилась в новом направлении.

— Но мы не туда едем! — с удивлением воскликнул Креки.

— Да, но мы успеем, — отвечал Ришелье. — Охота назначена в два часа, а теперь который час?

Креки посмотрел на часы.

— Десять.

— У нас в запасе целых четыре часа!

— И что же мы будем делать все это время?

— Сначала совершим очаровательную прогулку, а потом превосходно позавтракаем.

— Где же мы будем завтракать?

— В великолепном замке!

— Кто в нем живет?

— Царица грации, красоты и любви.

— Черт побери, любезный герцог! — вскричал Креки, теребя кружева жабо. — Я не сожалею, что встал так рано и выехал по вашему совету натощак.

— Я вам говорил, что будете меня благодарить.

— Мы едем в Шуази?

— Нет, к лесу в окрестностях Шуази.

— Что же там за замок?

— Этиоль.

— Мы едем к племяннице Турншера?

— Именно. Мы будем завтракать, если только это вам угодно, любезный маркиз, у жены Нормана д'Этиоля, помощника главного откупщика.

Креки посмотрел на Ришелье, потом расхохотался и пожал ему руку.

— Прекрасно, — сказал он, — меня уверяли, что мадам д'Этиоль очаровательна! Но зачем вы меня везете туда?

— Чтобы не ехать в одиночестве.

Креки вытаращил глаза.

— Если это загадка, мне не по силам ее отгадать, — сказал он.

— Разгадка состоит в том, что я не могу принять вашей благодарности.

— Отчего?

Ришелье раскрыл табакерку — истинное произведение искусства, запустил в нее свои тонкие пальцы и, медленно нюхая ароматический табак, сказал, стряхивая его крошки с жабо:

— Вы знаете мадам Норман д'Этиоль…

— По имени — немножко, по слухам — очень много, внешне — вовсе не знаю.

— Ну, мой друг, мадам Норман д'Этиоль очаровательная молодая женщина, исполненная грации, красоты, остроумия и даже талантов: она играет на лютне и клавесине, поет, танцует, как балерина, очень хорошо рисует карандашом и масляными красками и, наконец, декламирует не хуже Дюмениль.

— Черт побери! Да ваша мадам д'Этиоль просто совершенство! Я влюблюсь в нее до безумия: прелестная, грациозная, остроумная, танцовщица, певица, драматическая актриса, музыкантша…

— Словом, приманка для короля!

Ришелье улыбнулся и лукаво посмотрел на своего спутника. Маркиз хотел что-то сказать, но форейторы еще громче защелкали хлыстами, и вихрь пыли поднялся впереди, справа от кареты.

— Держи левее, дурак, и дай проехать! — закричал громкий голос.

Хлысты защелкали сильнее, раздались крики, и голос, только что кричавший, продолжил:

— Служба короля!

Креки, наклонившись вперед, высунул голову в окно кареты. Впереди стояла большая наемная карета, запряженная двумя большими лошадьми, которая занимала почти всю ширину дороги; кучеру этой кареты форейторы маркиза де Креки и приказывали посторониться и пропустить их экипаж.

В ту аристократическую эпоху проехать по узкому месту дороги первым было делом крайней важности. Знатные люди с этой целью нередко останавливали и даже опрокидывали кареты низших по званию. Наемной карете грозила опасность, потому что форейторы решили проехать во что бы то ни стало. И, если бы экипаж маркиза де Креки ринулся вперед со своей четверкой, то карета неминуемо опрокинулась бы в реку.

— Боже! Да вы нас сбросите в реку! — закричал жалобный голос.

И в окне наемной кареты показалось круглое, румяное лицо с двойным подбородком. Маркиз де Креки весело расхохотался.

— Аббат де Берни! — воскликнул он.