и наблюдательность. Ими надо пользоваться, в хорошем смысле этого слова! В конце концов, мне достаточно лишь придумать и воплотить персонажа, который понравится, а потом – все. Его уже может развивать кто угодно.

– Уж не завещание ли вы собрались писать, мой дорогой?

– Не дождетесь. Я только жить начинаю – на пенсию вышел. Просто начал наконец-то взрослеть.

Григорий задумался и погрузился в кресло. Как помнил Кузнецов, он делал так и на самых первых сеансах. Однако взгляд его был совсем-совсем другой. Сейчас в нем рассыпались искорки надежды.

– Что же, очень хорошо! Уверен, у вас все получится. Но, несмотря на явный прогресс, я бы за вами еще какое-то время понаблюдал.

– Аркадий, это даже не обсуждается. Я не планирую отказываться от ваших услуг. Уж кому, как не мне, знать, как быстро заканчивается состояние эйфории и чем оно потом сменяется. Кроме того, мне очень нравятся ваши методы, они не только стабилизируют мое эмоционально-психическое состояние, но и позволяют заглянуть так далеко в глубь себя. В обычной жизни так не получается. И я намерен этим пользоваться, – решительно заявил художник.

– Не могу препятствовать. Что же. Давайте тогда попробуем сделать несколько тестов, а потом поймем, что из моего арсенала вам сейчас больше всего подойдет. Мне самому крайне любопытно, насколько же вы изменились.

– Валяйте.

Остаток сеанса Кузнецов потратил на то, чтобы качественно переосмыслить состояние клиента. Результатами он остался доволен: и неплохой путь проделан, и поработать еще придется.

Час потери

Расставшись с Григорием, психолог машинально проверил телефон и с удивлением обнаружил там сразу несколько неотвеченных вызовов с одного незнакомого ему номера. Для полудня это было более чем странно, так как клиентура Аркадия начинала обостряться, как правило, во второй половине дня. «Кого это, интересно, так нахлобучило, что чуть трубку мне не разорвал?» – подумал заинтригованный психолог. И решил не оттягивать потенциально коммерческий разговор.

– Добрый день, – сказал он самым сексуальным своим голосом, коему позавидовал бы любой заправский телеведущий. – Меня зовут Аркадий Кузнецов. Мне звонили с вашего телефона. Чем могу помочь?

На той стороне послышался какой-то надрывный вой, протяжный, как древнерусская тоска. И такой же дремучий. К сожалению, Кузнецов мог разобрать в нем только букву «а». Но через какое-то время понял, что таинственный собеседник, точнее собеседница, пока лишь пытается произнести его имя. Через какое-то время ей это удалось:

– Ааркаашааа, Ааркаашааа…

– Я вас внимательно слушаю, – ответила сама корректность в лице Кузнецова, не желавшего показать, что смущается темпераментным характером беседы, а также фамильярностью обращения. В конце концов, в его обширной практике клиенты, позволявшие себе подобный стиль, всегда оказывались наиболее перспективными. Во всех смыслах этого слова. – Что же вы? Успокойтесь, пожалуйста. И давайте наконец поговорим. Если это сейчас по каким-то причинам сделать невозможно, готов принять вас сегодня без очереди. Придется нарушить правила, но я вижу, что ваше состояние исключительное и требует немедленного вмешательства. Как вас зовут, простите?

– Да это я – Таня.

– Простите?

– Жена Колииии, – и женский голос опять зарыдал.

У Кузнецова как будто что-то оборвалось внутри. Он сразу все понял.

– Тань! Прекрати реветь! – рявкнул он, нисколько не смущаясь снижением стилистики разговора, так как знал Татьяну довольно давно. – Что случилось? – спросил Аркадий на всякий случай, хотя ответ ему уже был известен.

– Убиилиии. Его убиилии. Гниды черножопые, – и вдова молодого генерал-майора заскулила так отчаянно, что мурашки побежали по спине психолога.

– Танюш, успокойся! Успокойся! – повторил он несколько раз, чтобы привести в чувство. – Когда это произошло? Его уже привезли?

– Нееет. Только послезавтра привезут, – всхлипывая, отвечала Татьяна. – Вчера, Аркаш, бармалеи его машину из стингеров обстреляли. Никто не выжил. Одни ошметки остались.

– Может, не он?

– Аааааа, – она опять закричала навзрыд. – Он, Аркаша, он. Его голову нашли. Не пострадала почти, только от тела отлетелааааа…

«Что же это за дегенерат такие вещи родственникам рассказывает. Да еще по телефону», – подумал Кузнецов. А потом решил проверить одну появившуюся теорию.

– Слушай, как-то странно, что это все по телефону рассказали. Может быть, это такой розыгрыш дебильный? Сейчас куда ни плюнь, одни пранкеры. Чтоб им пусто было. Ничего святого у людей нет.

– Нет, Кузнец, – тихо и очень устало ответила Татьяна. – К сожалению, нет. Шеф его звонил. Он так шутить не будет. Уважаемый человек. Президента лично знает. Поэтому однозначно – его больше нет…

Последние слова вдова (вот слово, появления коего в своем лексиконе Кузнецов точно не ждал) произнесла как-то очень уж спокойно. Как будто задумчиво. Однако задумчивость эта была очень красноречивой. И впервые за долгие годы опытнейший психолог не знал, как продолжать беседу. Говорить фальшивые дежурные фразы у него язык не поворачивался, а найти слова от души мешали подозрительно запершившее горло и предательские слезы, покатившиеся по щекам.

– Так, значит. Давай так, Тань. Я сегодня вечером к тебе приеду и Сосо с собою захвачу. Деньги есть у тебя?

– Есть. Не беспокойся. Да, приезжайте с Сосо. Вы Коле как братья были, хотя и мало общались в последнее время. Но он вас постоянно вспоминал и был бы рад, что вы этим всем займетесь. Поэтому я тебе и позвонила. Если только у вас время есть.

– Да о чем ты говоришь? Чтобы я этого не слышал больше. Так, мать. Давай-ка выпей хотя бы валерьянки. Лошадиную дозу. И полежи. А еще лучше – попробуй поспать. А мы вечером подтянемся.

– Да какой тут поспать. Сам-то веришь в это? Дождусь вас. А там посмотрю. Кстати, Ира ругаться не будет?

– Моя жена – святая женщина. А здесь такая ситуация, что даже обсуждать странно.

– Да, это я ерунду несу. Приезжайте.

После разговора с вдовой Кузнецов набрал их общему с Коляном однокласснику и другу, проходившему по кличке Батон. В миру – Иосиф Ломидзе, получивший свое прозвище из-за характерной пышной комплекции, а также повадок настоящего «папы». Сосо относился ко второму поколению грузин, осевших в Москве еще в конце восьмидесятых, и занимался, как водится у его соплеменников, торговлей. На паях с кузенами ему принадлежала небольшая сетка автодилеров, доставшаяся от родителей. В старших классах, а также во времена студенчества троих друзей было не оторвать друг от друга. Несмотря на то что учились они в разных университетах. Но ночи, не говоря уже о выходных, неизменно проводили вместе. Как правило, они собирались где-то на своей «малой родине» – во дворах Арбата и Остоженки – и употребляли слабоалкогольные напитки. Пили, естественно, что подешевле: «Жигулевское» или «Ячменный колос», чтобы можно было взять не меньше ящика. Встречи проходили