Лицо Павла исказилось в агонии. Он зашатался и подался назад, яростно глядя на Джекаби.

– Мисс Рук, – подошел ко мне Джекаби и положил руку на плечо. – Вы можете положить этому конец.

Я помотала головой, не сводя глаз с Павла, который опирался спиной о парапет. Ноги его безвольно дергались, конвульсии сотрясали все тело.

– Пора прикончить его, мисс Рук, – повторил Джекаби.

– Нет, – выдохнула я.

– Вы не обязаны проявлять милосердие по отношению к нему. – Слова Джекаби звучали холодно, но в его голосе ощущалась какая-то дрожь.

– Нет, – снова сказала я.

Джекаби посмотрел на меня своими серыми глазами.

– Он уже умирает, сэр.

– Он умирал и раньше. Это не помогло.

– Нет, я не хочу становиться им.

Джекаби выгнул бровь.

– У него нет клыков. Он не может превратить вас в такого же монстра, как сам, даже если бы захотел.

– Не может. Но я могу сама превратиться.

– Вы не понимаете основ вампиризма. Для этого требуется…

– Вы не понимаете основ гуманности, сэр. Я не хочу становиться хладнокровным убийцей. Не из-за него. Не так.

Джекаби встретил мой взгляд, и несколько секунд мы смотрели друг на друга не моргая. Наконец он отвел глаза.

– Да, вы совершенно правы. Не следовало мне этого предлагать.

Опустившись на колено, Джекаби поднял медальон, отряхнул его и засунул в карман, после чего подобрал кол Дженни.

– Это сделаю я.

– Сэр…

– Копье сжимает руку, – очень тихо, почти неразличимо на фоне ветра, произнес знакомый голос.

Джекаби поднял голову. Рядом с Павлом на парапете сидел двойнец, свесив мохнатые ноги.

– Ты повторяешь одно и то же, – заметил Джекаби.

– Да, оно сжимает.

– Ну что ж, – сказал Джекаби, – ты – существо, обладающее непостижимой мощью, и только что застал нас в крепости своего хозяина, рядом с убитыми стражниками. Что будет дальше?

– Смерть, – вздохнул двойнец. – Обычно это бывает смерть.

– А что там, в поэме? – поинтересовалась я.

– В какой поэме? – спросил Джекаби.

Двойнец посмотрел на меня, пошевелив своими кустистыми бакенбардами и бородкой.

– В поэме, строчку из который ты повторяешь. Насколько я могу судить, она важна для тебя.

– Она важна для вас, – поправил меня двойнец.

– Ну хорошо, – согласилась я. – Ты застал нас с поличным. Мы могли бы сразиться. Кое-кто мог бы погибнуть. Скорее всего, мы, если быть честными. Или ты мог бы вместо этого прочитать поэму.

Джекаби приподнял бровь.

Двойнец принялся слегка раскачиваться. Павел у него под ногами дышал все тише. Теперь этот злобный вампир выглядел каким-то умиротворенным. Двойнец приподнялся, встал на парапет и принялся читать своим тихим голосом, отчетливо выговаривая каждое слово:

– И что это значит? – спросил Джекаби.

Двойнец молчал.

– Это значит, что мы его не убьем, – ответила я.

Пальцы Павла задергались. Вампир умирал.

– Ты не хочешь, чтобы он умер? – спросил двойнец.

– Нет, я не хочу, чтобы вообще кто-нибудь умирал.

– Он не пожалел бы тебя, поменяйся вы местами.

– Это не жалость. Это… – я не знала, как объяснить.

Если не жалость, то что? Гуманность?

– Именно так выглядит гуманность? – спросил двойнец. – Если бы все люди обладали гуманностью!

Он дернул носиком, отчего еще более стал похож на бурундука, стоящего на задних лапках. Я почувствовала зуд в шее, и боль, о которой я почти забыла, вдруг пропала, просто исчезла. Я провела ладонью по порезу: он тоже исчез. На моем платье остались пятна крови, но их источника как не бывало.

– Ты, – я замялась. – Спасибо. А ему можешь помочь?

Я показала на Павла.

– Мог бы, – ответил двойнец.

– Но не будешь, – продолжил за него Джекаби.

– Он этого не хочет, – пояснил двойнец.

Губы Павла шевелились, будто он что-то произносил, но из них не вылетало ни слова.

– Что он, по-твоему, говорит? – спросила я.

– Он тоже читает стихи, – ответил двойнец, прислушавшись к тишине. – Я их не знаю. Они вам знакомы?

Внезапно в моей голове раздался голос Павла.

– …Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?..[5]

Джекаби тоже заморгал от неожиданности: по всей видимости, он тоже услышал этот голос.

– Это вторые по странности поэтические чтения, на которых мне доводилось присутствовать, – пробормотал он.

– «Гамлет», – сказала я, тряхнув головой. – Он любил Шекспира.

Губы Павла постепенно замерли. Мышцы расслабились. Рука его дернулась в последний раз, и голос у меня в голове погас, словно потухла свеча.

– Он ушел, – произнес двойнец.

– Ну что ж, можешь быть доволен. Тем меньше хлопот для твоего начальника, – ответил Джекаби. – Он был предателем для всех, как ни крути.

– Смерть не доставляет мне радости, – вздохнул двойнец.

– Ты понимаешь, что за этой последуют и другие смерти? – спросил Джекаби. – Хавган вернулся! Ты и твоя вторая половина сами проложили ему дорогу, когда воскресили из мертвых. Но умирать будут не только солдаты и негодяи вроде Павла. Из-за твоего ненаглядного Хавгана погибнут многие невинные люди.

– Нет, это не путь Хавгана. Путь Хавгана хороший.

– Скажи это Хавгану!

– Не могу.

– Ты все еще веришь этому безумцу?

– Моя вторая половина отдала себя Хавгану во время прошлой войны.

– Да, ты говорил. Величайшая жертва двойнеца – вернуть мертвого к жизни.

– Дар двойнеца можно передать и живому, – начал объяснять двойнец. – Ту же силу, которая может исцелить обездвиженное тело и вернуть душу с той стороны, можно вдохнуть в живое тело. Но для живого это будет обжигающая мощь.

Круглая головка двойнеца склонилась к его покрытому мехом плечу.