— Мистер Ди Пьеро захлопнул дверь своей квартиры, а ключ остался внутри, так что он вынужден воспользоваться вашим ключом, чтобы войти.

Женщина, прищурившись, смотрела на Кирстен, улыбалась, явно не очень понимая, чего от нее хотят.

— Мы вынуждены просить у вас ключ. Мы ждем, — сказала Кирстен. В своем белом теннисном костюме она, должно быть, выглядела решительной и уверенной в себе богатой девчонкой, возможно, старше своих лет. Ей было всего четырнадцать, но она уже переросла мать.

Кирстен прочистила горло и громко произнесла:

— Мистер Ди Пьеро… вы ведь знаете его, верно?.. Квартира 11-Е?.. Он спешит… у него нет времени… он захлопнул дверь, а ключ остался внутри, и к нему должны прийти друзья… нам нужен ключ… ясно?.. Ключ.

Женщина поднялась на ноги, отряхнула грязь с колен. Она все улыбалась и что-то говорила про своего мужа, как бы извиняясь, но Кирстен не понимала ее — у нее не хватало терпения выслушивать иностранцев, — и потому она оборвала женщину:

— Мистер Ди Пьеро ждет. Ему нужен ключ. Он оставил свой ключ внутри. Вы меня понимаете? Мы спешим… нам нужен ключ. Квартира 11-Е. Мистер Ди Пьеро.

Голос Кирстен звучал ясно, и звонко, и непререкаемо. Казалось, она ничуть не волнуется — так спокойно она держалась.

— Ключ. Понятно?

Тут жена управляющего сдалась и выдала Кирстен ключ. Жилой массив Лисья Стая, квартира 11-Е; медный ключ, прикрепленный к пластиковому овалу.

— Спасибо, — коротко бросила Кирстен, словно дала женщине на чай.

Ни разу не оглянувшись, она направилась к квартире Ди Пьеро, которая находилась в дальнем конце двора, за поблескивавшим бирюзой бассейном.

Престижный кооперативный комплекс — Лисья Стая. С севера к нему примыкает парк с малыми водопадами. Это в получасе езды от Рёккен-плейс, в сорока пяти минутах от самого Белого дома. Ди Пьеро переселился сюда всего год тому назад, и Кирстен дважды бывала в его квартире, вместе с матерью. Она, однако, подозревала, что мать была в этой квартире больше чем два раза.

В Лисьей Стае не разрешалось жить детям. И никаким животным. По территории живописными купами росли голубые ели; были тут и садики в японском стиле — нагромождения больших камней, голышей и гравия. Возле огромного бассейна, на терракотовом испанском кафеле, загорали красивые женщины — их загорелые тела блестели от масла, глаза были закрыты. Кирстен постаралась не разглядывать их. Она терпеть этого не могла — когда чужие разглядывают ее. Но женщины и внимания на нее не обратили. Их налитые тела были безупречны, как у статуй, в них было что-то глубоко волнующее. Бедра, ягодицы, блестящие от масла ноги, наманикюренные ногти, животы, вздымающиеся груди… Они были без возраста. Некоторые даже красивее Изабеллы Хэллек — или так показалось Кирстен при мимолетном взгляде. Но ведь они были и моложе.

Интересно, подумала Кирстен, знаком ли Ди Пьеро с какой-нибудь из них? Он ведь знаком со столькими женщинами.

(«Ты имеешь в виду Тони? — случайно услышала однажды Кирстен, когда Изабелла говорила по телефону. — Но он же ничего не может тут поделать. Он ведь не Ник. Я хочу сказать, он просто ничего не может поделать — такое у него обаяние».)

Кирпич и штукатурка. Стекла в свинцовых рамах. Затейливый и почти подлинный «колониальный» стиль. Зеленые, яблочного цвета, двери с изящными черными молоточками. Все очень мило, очень дорого. У Ди Пьеро был еще летний дом в Нантакете и вилла близ Грасса — ни того, ни другого Кирстен, конечно, ни разу не видела.

В своем белом теннисном костюме, с распущенными по спине волосами, Кирстен вприпрыжку поднялась по ступенькам к квартире 11-Е и вставила ключ в замок. Она не стала ни звонить, ни стучать, не посмотрела через плечо, чтобы проверить, не наблюдает ли кто за ней. (Гречанка? Которая-нибудь из женщин, лежащих у бассейна?) Она открыла дверь и не спеша вошла в квартиру, затем тотчас захлопнула дверь и заперла на задвижку. Вот. Теперь она в безопасности.

Сердце у нее отчаянно колотилось, но она не считала, что это от испуга. Она редко пугалась — они с Оуэном достаточно обсуждали эту тему. («Я что, ненормальная? Что-то со мной неладно? Вместо того чтоб испугаться, я начинаю хохотать», — сказала Кирстен. А Оуэн сказал: «О, ты вполне нормальная — для нашего времени и нашей страны».) В такси у нее мелькнула мысль, что в квартире может быть уборщица; и хотя это рабочий день и Ди Пьеро должен находиться в центре города в банке, он ведь можег быть и дома. (Во всяком случае, на Рёккен, 18, его не было. Изабелла уехала на весь день: намечался ежегодный благотворительный бал в пользу больных кистозным фиброзом, а Изабелла была в устроительном комитете; за ней заехала жена заместителя госсекретаря, новая, но уже очень близкая знакомая, и повезла ее в клуб «Метрополитен» на завтрак и одновременно заседание комитета.) Ди Пьеро часто ездил по делам банка, например в Токио и Гонконг, и, готовясь к одной из таких блицпоездок, вполне мог находиться сейчас у себя и укладывать веши…

— Это Кирстен, — весело объявила она на всякий случай. — Эй! Хэлло! Тони! Кто-нибудь есть дома?

Никто ей не ответил. Она кожей ощутила тишину квартиры — запах терпкий и одновременно печальный, — но долгое время боялась довериться своему ощущению.

По левому боку ее сбежала струйка пота. На лице застыла сияющая улыбка. Хотя она знала, что Изабелла сейчас в центре, в клубе «Метрополитен», что она со своими приятельницами, и знакомыми, и «полезными связями», у нее мелькнула мысль, что Изабелла может быть и здесь, в квартире. В спальне — с Ди Пьеро.

Однажды Кирстен их застигла. Изабелла была в своем белом французском бикини и распахнутом халатике-кимоно; Ди Пьеро — в зеленой трикотажной рубашке и белых полотняных брюках. У бассейна. У белого чугунного стола на террасе, куда часто выносили телефон. Они не целовались и даже не касались друг друга — просто беседовали тихими, напряженными, игривыми голосами… Изабелла держала в руке трубку, Ди Пьеро то ли набирал номер, то ли не давал Изабелле звонить. Они стояли в тени, почти прижавшись друг к другу — так Изабелла никогда не стояла с Мори… Или, может быть, Кирстен, ревнивой Кирстен, все это пригрезилось? Она моргнула, и они уже стояли порознь и вели обычный разговор. Надо ли звонить Силберам и просить их заехать за Клаудией Лейн, или легче Чарльзу Клейтону подъехать и забрать ее. Или Клаудия и Чарльз все еще в ссоре?

— Это всего лишь я, Кирстен, — громко возвестила Кирстен.

Гостиная удивила ее — она бы не узнала этой комнаты. Длинная, просторная, вся белая, с белыми стенами и белой мебелью, столики из блестящей синтетики, чего-то вроде пластика, скошенные, изогнутые, резные, безупречно белые. Все на своем месте, все изысканное. На двух стенах — китайские свитки, стилизованная восточная фигурка из нефрита, хрустальные вазы и графины, лакированный с позолотой столик, огромные лампы с вытянутыми раструбом абажурами. Настоящий выставочный зал — стекло, и хром, и белизна, белое на белом, бесчисленное множество оттенков белого.