В следующем вагоне она стучится в первое купе.

– Кто там? – спрашивает молодая женщина.

Голос испуганный. Женщина с кем-то шепчется. Не с Томом ли?

– Я ищу сына, – отвечает Мэлори. – Ему шестнадцать лет. Его тут нет? Вы его не видели?

– Уходите! – говорит женщина.

Мэлори вдруг захлестывает гнев.

Она бы с удовольствием вышибла дверь, вломилась в купе и спросила эту женщину, почему она думает только о себе в такие трудные для всех времена.

– Уходите! – твердо повторяет женщина. – Прошу вас.

Мэлори узнает в ней себя. Она вела себя так же, когда на реке к их лодке подкрался незнакомец. И когда кто-то стучал в дверь их комнаты в школе для слепых. И совсем недавно – когда приходил переписчик.

– Прошу прощения, – говорит Мэлори.

Она просит прощения у себя самой. За то, что упустила Тома из вида. За то, что ударила его. За то, что превратилась в вечно запуганное существо.

Качаясь, Мэлори отступает от двери. В голове картинка – она и дети вместе. Расставаться с этим образом неприятно, однако сейчас, кажется, иного выхода нет. Нужно забыть об осторожности и безопасности. Придется рисковать.

Если бы они пустились в погоню за поездом год назад, как развивались бы события? Пришел бы Том (и она вместе с ним) к такому финалу?

Мэлори не может об этом думать. Не сейчас. Имена родителей словно написаны огненными буквами, они прожигают страницы переписи. А Том, наоборот, уходит в тень, исчезает во мраке.

Все не так, все неправильно! Олимпия осталась одна в купе. Том бродит злой в полном одиночестве. Мэлори ищет его, тоже одна.

Гробы в грузовом отсеке. Дин пошел их проверить.

Как он проверит, там ли тварь, если он даже не может взглянуть?

Все не так! Все неправильно! Все катится к чертям. Кажется, она теряет самое дорогое. Мэлори пытается ощутить почву под ногами, нащупать ориентир в кромешном мраке.

Лучше бы они остались дома!

Мэлори стучит в следующую дверь. Открывает мужчина. Высокий – голос доносится сверху. Судя по тону, он относится к людям, которых раньше называли «старомодными». В современном мире больше нет такого понятия. Есть опасные и безопасные. Она в данный момент – потенциально опасна.

– Мой сын… – начинает Мэлори.

– Юноша? Волосы черные, вроде ваших? – уточняет мужчина.

– Да! – восклицает она с надеждой в голосе.

Неужели во мраке забрезжил свет?

– Он прошел через наш вагон. Я закрыл глаза, когда он был у двери.

– Спасибо!

Уже лучше, чем ничего…

– Он долго был между вагонами, – продолжает мужчина.

– Откуда вы знаете?

– Я внимательно слушаю, мэм. И следующая дверь открылась совсем не сразу.

– Сколько он там провел?

– Две-три минуты.

– А потом дверь открылась?

– Да.

– Значит, вы уверены, что он зашел в следующий вагон?

– Я? Я ни в чем не уверен. Может быть, дверь открыла тварь. Откуда мне знать? Одно понятно: мы все безумцы, что сели в поезд!

– Но…

– Сожалею, мэм. Больше ничем не могу помочь.

Мэлори понимает. Она благодарит, и мужчина снова запирается в купе.

Две-три минуты…

Между вагонами.

Что он там делал? Без кофты. Без перчаток. Без повязки.

Мэлори спешит к двери. Отодвигает ее, как незадолго до этого – Том.

Стоит на месте, где стоял он.

Слушает.

Думает.

Чувствует.

Ветер. Открытое пространство. Том этим просто наслаждался? Или спрыгнул отсюда? Запросто спрыгнул бы, не задумываясь. Как когда-то прыгал на кучу матрасов с крыши второго домика. Как скатывался с самых крутых холмов рядом с лагерем «Ядин». Как переплывал озеро с закрытыми глазами. Он всегда был бесстрашным, всегда пренебрегал опасностью, пробовал новое, бросал вызов и людям, и тварям, и всему миру. Он покинул бы поезд на полном ходу – причем с улыбкой, разбивая локти об острые камни.

А что потом? Куда дальше? Хорошо, он сбежал от Мэлори и вечных правил, однако не мог же он уйти, даже не простившись с сестрой?

Мэлори невольно вспоминает свою сестру – Шеннон. Ее мертвое тело в ванной комнате на втором этаже. Когда они въехали в дом, они чуть ли не дрались за право пользоваться этой ванной, и именно там Шеннон выглянула в окно и увидела нечто, чего нельзя было видеть…

Мэлори переходит в следующий вагон. Стучит в первую дверь. В купе тихо.

Кто-то идет навстречу по коридору.

– Все в порядке? – спрашивает женский голос.

Мэлори застывает. Как сделала бы дома, в лагере «Ядин», если бы к ней неожиданно обратились с подобным вопросом.

Однако здесь не дом. И порой, чтобы обезопасить себя, нужно не прятаться, а, наоборот, обращаться к людям.

– Вы не встречали подростка? – спрашивает она. – Юноша. Примерно моего роста. Темные волосы. Рубашка с коротким рукавом.

– Вы разминулись?

Вот бы схватить ее и встряхнуть хорошенько!

Мы не разминулись! Он сбежал!

– Да, – отвечает Мэлори вслух.

– Я никого похожего не видела.

– Может быть, он сидел в вагоне-ресторане? Попробуйте припомнить.

– Я пытаюсь…

Тон у женщины, как у обитателей школы для слепых. Наверняка удивляется – зачем на Мэлори длинный рукав, перчатки и повязка, – ведь сказано, что в поезде безопасно.

– Нет, не видела, – наконец говорит женщина.

Мэлори идет дальше. Стучит в следующую дверь. Внутри шорох. Дверь раскрывается.

– Кто здесь? – раздается голос.

Возможно, это та самая слепая, которую упоминал Дин.

– У меня пропал сын, – говорит Мэлори.

– Сочувствую!

– Ему шестнадцать. Вы случайно не видели подростка с темными волосами? Или, может быть, слышали?

– Я в повязке.

У Мэлори перехватывает дыхание. Кто-то доверяет лишь повязке, даже если все говорят, что можно смотреть.

Совсем как Мэлори.

– Не просите меня открывать глаза, пожалуйста! – говорит женщина.

– Что вы! Я бы не посмела.

Они молчат. Они понимают друг друга. Их сближает нечто большее, чем родство душ, схожесть характера или мировоззрения.

Они повинуются одному инстинкту.