Том, наверное, впервые в жизни не верит своим ушам.

– И как они выглядят?

Том думал, что Генри вскочит и начнет взахлеб описывать тварей, размахивая руками. Однако тот не двигается с места и не сводит с Тома внимательных глаз. Взгляд его становится холодным.

– А почему бы тебе не испробовать свои очки? – наконец спрашивает он.

Том нервно смеется. Он один на один с незнакомцем, который каким-то образом угадал, что его очки – не для того, чтобы лучше видеть…

– Ты же сидел в них между вагонами, – продолжает Генри. – Смотрел на мир. Ты видел нечто, что свело тебя с ума? Ты безумен, Том?

– Нет. Я не безумен.

– Разумеется, нет. Представь на минутку, что я вырос бы среди людей, которые никогда не слышали о существовании китов. Разве вид исполина, выплывающего на поверхность из морских глубин, не лишил бы меня рассудка? Если бы я на маленькой рыбацкой лодочке встретился один на один с морским чудовищем – смог бы я сохранить разум?

– Не знаю…

– Свихнулся бы от страха и невероятности происходящего! Но, видишь ли, Том, я слышал о китах. Мне с детства про них рассказывали. Как и всем нам. Вот так я и рассуждал, когда пришли твари. Пытался смотреть на мир под другим углом. Будто я всегда знал о тварях и в них нет ничего удивительного. Я не позволил себе удивляться. Не дал смутить свой ум. А вы с сестрой никогда не жили в мире без тварей. Почему же они должны быть выше вашего понимания?

– Правда…

– В них нет ничего невероятного. Они не более удивительны, чем деревья. Вот, например, раньше люди старшего поколения не умели пользоваться гаджетами. И отказывались учиться. Не потому, что были неспособны освоить цифровой фотоаппарат. Это вопрос выбора. Мы вольны выбирать. Во всем. Твоей маме необязательно, как теперь говорят, «веровать в повязку». И тем более необязательно заставлять вас жить по ее правилам. Можно взглянуть на твои очки?

Вопрос застает Тома врасплох, однако не пугает. Ему созвучно каждое слово Генри. Ни с кем он не ощущал такой близости. Интересно, а в Индиан-Ривер все такие?

– Пожалуйста, – говорит он, протягивая очки.

Генри вертит их в руках, изучает, примеряет. Он серьезен, его лицо, наполовину спрятанное изобретением Тома, кажется каменным.

Потом Генри снимает очки.

– А ты их испытывал? Выходил на улицу, смотрел в окно?

Том смущенно краснеет. Почему же он до сих пор их не испытал?

Спасибо маме…

– Что ж, у меня есть маленький секрет. Только… – Генри предостерегающе поднимает палец. – Обещай не выдавать.

– Обещаю.

Генри возвращает Тому очки, встает и подходит к стене. Там, где когда-то было окно, теперь металлический лист, покрашенный в черный цвет. Генри косится на Тома, берется за лист обеими руками и отодвигает его в сторону. В купе проникает полоска солнечного света.

– Это твой шанс. Увидеть мир своими глазами, – говорит Генри.

Голос матери в голове звучит все отчетливей, будто она и правда рядом: «Том, доверяй только мне. Обитатели дома, где ты родился, сошли с ума. Мы думали, что в школе безопасно, но и там все обезумели. Безумие просачивается повсюду. Ты понял, Том?»

– Да, мама!

Ей всегда надо говорить «да».

«Я знала людей, которые жили как мы. А потом устали и сдались. Я знала людей, которые изначально не верили в тварей. Ты понимаешь, Том?»

– Да, мама.

«Эти люди потеряли бдительность. Кто-то сразу после нашествия, кто-то много лет спустя».

– Том! – окликает его Генри.

Со своего места Том видит полоску света, хотя не видит, что за окном.

Голос матери в голове все громче.

«Ты пытаешься противостоять тварям. Том-старший тоже пытался. Но есть разные способы. И Том никогда не снимал повязку. Никогда не терял бдительности. Понимаешь?»

– Да, – произносит он вслух.

Генри улыбается. Подставляет солнечному свету ладонь.

– Carpe diem. Лови момент!

Том чувствует, что всю жизнь шел именно к этому мигу. Перед ним взрослый человек, не мать, а посторонний мужчина. Он говорит вслух все, о чем Том втайне мечтал. Он дает Тому шанс испытать очки. И более того: испытать свою решимость, смелость, приспособленность к миру, который Мэлори до сих пор называет «новым», но который является для него единственным.

Том надевает очки.

Мэлори в его голове переходит на крик.

Она зря его ударила. Благодаря пощечине он решился уйти, оторваться от маминой юбки, отправиться в самостоятельное плавание. Вероятно, ему суждено было встретить Генри. А Генри было суждено встретить его. И ему суждено подойти сейчас к окну и увидеть то, что видит Генри, доказать себе, что его мечты и старания не напрасны.

– Ну что же ты? – торопит Генри.

Том смотрит на него сквозь очки. Сейчас они кажутся ему глупыми, словно детская игрушка. Олимпия бы презрительно фыркнула.

Но Том не желает упустить момент. Надо взглянуть в окно, пока Мэлори не ворвалась в купе и не утащила его в привычное болото, откуда уже не будет спасения. Надо действовать сейчас же, сию минуту! А то будет слишком поздно.

Том идет к окну.

Генри уступает ему место.

И тут Том слышит тварей. Их много.

– Ну что же ты? – повторяет Генри.

Том не знает, что сказать. Он мечтал испытать свое изобретение, однако сейчас… они снаружи… их так много.

Генри задвигает окно листом.

– Давай-ка лучше испытаем очки там, где изобретателям оказывают должное почтение, а не просто терпят?

Он подходит ближе и спрашивает:

– Ты знаешь, где мы, Том?

Том отрицательно качает головой. Он понятия не имеет. Он последние десять лет провел в заброшенном летнем лагере.

Генри кладет ладонь на стол.

– Вот это Мичиган, – поясняет он. Потом указывает на средний палец: – А здесь – Индиан-Ривер.

У Тома сердце выпрыгивает из груди. Это уж слишком!

Генри смотрит на него с улыбкой.

– Ты слышал об этом городе?

– О, да! – выдыхает Том.

– Я тебя провожу. Покажешь им свои очки. Они наверняка оценят.

– А вы… вы там… были? – спрашивает Том.

– Жил, – смеется Генри. Потом добавляет: – Настала пора перемен, Том! Хочешь начать жить своим умом, а не маминым? Что скажешь?

Том проводит рукой по щеке.

– Да! Хочу! Пора начать жить своим умом. Прямо сейчас!

Олимпии не обязательно смотреть в окно – она и так знает, что поезд буквально окружен тварями.