вызывали не меньшее недоумение. Требовалось дальнейшее расследование. Дрейк развернул флот и встал на якорь с подветренной стороны острова, затем сел в лодку с небольшой командой верных людей и отправился на разведку. Пристальный осмотр подтвердил, что отсюда действительно можно пройти на север. В этот момент перед ними появилось каноэ, в котором сидели четыре человека.

Лодка, в которой приплыли незнакомцы, была сделана из коры, с высоким носом и кормой, и все это было «прелестнейшей формы и отличной работы». Борта лодки скрепляли полоски из шкуры тюленя «или другого подобного зверя, да так плотно, что внутрь если и попадало сколько-то воды, то очень мало». Дрейк и его люди с трудом могли поверить, что столь искусно изготовленное судно принадлежало не «знатному человеку или какому-нибудь князю», а «столь грубым и неотесанным людям», как эти местные жители, одетые в шкуры и безбородые, в отличие от лохматых английских пришельцев, а вокруг глаз и на лбу у аборигенов были нарисованы красные круги и красные полосы. Среди них были женщины – их шеи и руки обвивали гирлянды из белых ракушек, «которыми они, по-видимому, очень гордились».

Понаблюдав за ними какое-то время, Дрейк и его люди решили, что им ничего не угрожает, и высадились на берег, чтобы поближе познакомиться с местными жителями, которые вызвали у них смешанное чувство изумления и замешательства. Это были «люди среднего роста, но хорошо сложенные и соразмерные во всех своих членах». Их жилища отличались простотой: под звериными шкурами, натянутыми на шесты, они держали «огонь, воду и всякое мясо, какое им удалось найти, – тюленину, мидии и тому подобное».

Искусно сработанная утварь и инструменты этих далеких от искушенности людей произвели на европейцев большое впечатление. Даже миски, изготовленные, как и каноэ, из коры, отличались «красотой формы и изяществом отделки». Главным режущим и скоблящим орудием местных жителей были «ножи, сделанные из исполинских раковин мидий, подобных которым не видел, должно быть, еще ни один путешественник (а мясо этих мидий, надо сказать, очень питательно и приятно на вкус); отломив толстый и хрупкий край такой раковины, они трут оставшуюся часть о камни… до тех пор, пока она не станет столь прочной и острой, что ею без труда можно резать самое твердое дерево». Английские моряки взяли в руки ножи из огромных раковин, чтобы испытать их в деле, и обнаружили, что эти орудия способны резать даже «кость изумительной прочности». На этом их расследование окончилось. Дрейк и его команда ушли так же быстро, как и появились.

6 сентября Флетчер записал: «Мы оставили за кормой все эти беспокойные острова и вошли в Южное море». Они прошли свыше 560 км по Магелланову проливу – первые европейцы, сделавшие это со времен Магеллана. Это было серьезное достижение. Еще больше впечатляло, что они сделали это всего за 16 дней, в то время как португальскому первооткрывателю понадобилось целых 38 дней. Конечно, у Дрейка были карты и описания, составленные Магелланом и его спутниками, и в результате он тратил меньше времени на догадки и изучение тупиковых путей. Тем не менее этот успешный переход был выдающимся подвигом и свидетельствовал о непревзойденном мастерстве Дрейка-мореплавателя и о силе его удачи. Однако за эту победу пришлось дорого заплатить. Да Силва отмечал, что «в проливах многие люди Дрейка умерли от холода».

Выйдя в Тихий океан, Дрейк планировал бросить якорь, приказать всем своим людям сойти на берег и произнести торжественную речь, чтобы напомнить о высокой цели их путешествия, освященного именем королевы, а также поставить «монумент в честь Ее Величества с надписью на вечную память». Он собирался надеть свой лучший костюм и напомнить команде, как далеко они продвинулись и какой долгий путь их еще ждет впереди.

Но, поскольку корабли не нашли удобного места для стоянки, он так и не смог произнести свою вдохновляющую проповедь. Порыв «пронизывающего холода, предвещающего наступление жестокой и хмурой зимы» заставил его быстрее двигаться вперед. Холод уже «заметно подорвал здоровье» некоторых участников плавания. Дрейк понял, что ему следует как можно быстрее плыть на север к экватору, «а не двигаться, как раньше, к Антарктике, иначе нас с немалой вероятностью настигнет множество опасных болезней». Дрейк должен был позаботиться о благополучии своих людей и вместе с тем не забывать о конечной цели путешествия. Для этого ему требовались все присутствие духа, выносливость, терпение, мореходные навыки и удача. Неверный поворот мог окончиться катастрофой. Не меньшую опасность представляли болезни и голод, а также группы агрессивно настроенных местных жителей, вооруженных луками и стрелами. Да, пример Магеллана указывал ему путь, но это был далеко не идеальный образец для подражания. Во многих случаях Дрейку приходилось искать собственные решения.

К этому времени многие члены команды настолько ослабли, что не могли даже принимать пищу. Некоторые страдали от цинги и сопутствующей ей сыпи и боли в суставах. Как будто перспективы голодной смерти было недостаточно, чтобы заставить Дрейка задуматься, флот настигла очередная жестокая буря. «Море, в которое мы вышли, некоторые называют Mare Pacificum, – заметил Фрэнсис Флетчер, – но для нас оно оказалось скорее Mare Furiosum». Далее он жалуется: «Казалось, сам Господь Бог обратил против нас этот недружественный ветер и невыносимую бурю». Флетчер опасался, что Всемогущий «вынес нам приговор, и не остановит занесенную руку, и не отменит своего приговора, пока не упокоит наши тела и корабли в бездонных глубинах бушующего моря». Испытания продолжались час за часом, день за днем. Наступило 15 сентября, но «невыносимая буря» не ослабевала. Дни тянулись бесконечно – ужасные дни «без единого проблеска солнца, луны и звезд».

Приблизительно 28 сентября, когда «буря бушевала с особым неистовством», «Мериголд» пошла ко дну вместе с 28 душами, бывшими на борту, – всех их «поглотили ужасные немилосердные волны, или, точнее сказать, вздымающиеся водяные валы». Флетчер и трубач Джон Брюэр, которые несли вторую ночную вахту (с десяти часов вечера до двух часов ночи), «услышали их страшные крики, когда на них опустилась рука Божья».

Все это время силы природы упорно гнали флот к Антарктическому полюсу. Флетчер с содроганием вспоминал бесконечный кошмар неутихающего шторма, среди которого они продолжали двигаться вперед «без всякой надежды… по прихоти неистовых ветров и неустанно бушующих волн, с ужасом замечая временами иззубренные скалы пугающей высоты и исполинские горы на подветренном берегу, к которому нас настойчиво гнали ветры и огромные морские валы, вынуждая каждую минуту ожидать того же конца, который постиг наш другой корабль; из последних сил мы надеялись найти какую-нибудь гавань для убежища, чтобы встать там на якорь и перевести дух, пока