Да, что такое опасность и угроза, я понимал, я не мог понять другого: почему я вот уже четыре или пять дней трачу время попусту, выслушав угрозы Хоббса? Меня, естественно, взбесило его вмешательство в мои дела… вернее, в мое дело. Но я, несмотря ни на что, преспокойно искал материал для своей колонки. В городе не было недостатка в происшествиях, но ни одно не привлекло моего внимания. Эпизоды со стрельбой и кровопролитием, убийства на сексуальной почве, шайки, занимающиеся «отмыванием денег», – в общем, ничего занимательного. Редактор раздела городских новостей, как обычно, правил статью для первой страницы, пытаясь соблюсти баланс между событиями государственного и местного масштаба. Никого из знаменитостей не хватил на сцене удар, никто не арестован и не прославился как-то иначе, нарушив все правила приличия в общественном месте. Телевизионщики покинули свои сторожевые посты у смертного одра Ричарда Ланкастера, и тут-то он и скончался. И никому ни до чего нет дела. Преступники сквалыжничают. Политики – все на островах. Пожарные всех подряд спасают. Средства из городского бюджета на уборку снега потрачены. Мой редактор раза два бросил на меня взгляд, словно вопрошая: «Ну, есть что-нибудь приличное?» – но он вполне мог бы сказать, что игра складывается не в мою пользу. Я мусолил язвительные отзывы по поводу ухода престарелого клоуна из дурацкого шоу на Кони-Айленд, потому что ребятишкам надоело смотреть, как он вбивает гвозди себе в нос или глотает дымящиеся сигареты. Они предпочитали дурацкие шоу в интернете. Ирония, насмешки, всякие там шуточки. Чего греха таить, я просто убивал время! Теперь-то я вижу, что те драгоценные дни могли существенно изменить дело, но я позволил им скользить мимо меня, словно паралитик, наблюдающий, как в него вкалывают длиннющую иглу и делают инъекцию, способную вызвать у него прилив бурной деятельности. По утрам я забирал газеты, сваленные в кучу у нашей калитки, и просматривал коммерческие разделы с каким-то болезненным любопытством, выискивая сведения, подтверждающие, что Хоббс сверх головы был занят решением проблем, не имеющих ко мне никакого отношения. Как и предполагал его секретарь, Хоббс улетел на запад, и я мог проследить его маршрут из Лос-Анджелеса в Гонконг, где он встречался с китайскими властями, чтобы обсудить вопросы организации вещания его телевизионной сети, а затем в Мельбурн и Нью-Дели. И каждый раз он давал подробную информацию о своих сделках: по какому делу решение было отложено, а какое полностью завершено, или высказывался по поводу общего направления деятельности компании. А газета «Эйшн Уолл-стрит джорнел» даже цитировала его в связи с медлительностью южнокорейских чиновников, никак не дававших ответа на его предложение ценой в девятьсот миллионов долларов: «Я не жду, когда другие примут мою точку зрения, а излагаю суть своего дела и начинаю действовать». Я понимал, что это не обо мне, но тем не менее ощутил некоторое беспокойство. Ведь мимоходом брошенные слова характеризуют человека не менее, чем внушительные жесты.

Мне, разумеется, следовало связаться с Кэролайн, чтобы поговорить с ней о Хоббсе, и то, что она не позвонила мне после нашего визита в Малайзийский банк, заставляло меня испытывать облегчение и тревогу одновременно. Я желал увидеть ее еще раз (да-да, и желал еще раз трахнуть ее – это сулило неземное блаженство, достичь которого можно было лишь украдкой), но при этом задавал себе вопрос, не будет ли благоразумней поставить точку, пока я не зашел слишком далеко. И как знать, быть может, она опередила меня, быть может, это именно она покончила со мной. Мне представлялось, что она вполне могла это сделать без всяких извинений или объяснений; в ее теплой груди царил холод, и если уж быть честным с самим собой, то приходилось признать, что и это ее качество привлекало меня. Тем не менее такой поворот казался маловероятным, принимая во внимание ее намеки На какую-то таинственную проблему и попытки втянуть меня в ее жизнь. Но, возможно, она нашла, что я ничего собой не представляю в постели, или ее жених снова появился на сцене. Я понятия не имел, как часто они виделись, где и при каких обстоятельствах; терялся в догадках, не узнал ли он обо мне – вот этого мне весьма хотелось бы избежать. Как правило, именно молодые люди особенно подвержены вспышкам ревности. Мужчины постарше, удостоверившиеся в неверности женщины, конечно, тоже приходят в ярость, но воспринимают подобные ситуации более разумно. Молодые люди склонны искать оружие, те, что старше, – выпивку. Так что я мог испытывать вполне обоснованное беспокойство при мысли о Чарли, молодом, крепком и здоровом и к тому же знающем, где меня найти.

Если я и пребывал в некоторых сомнениях относительно того, что будет дальше с Кэролайн, то твердо знал, что мне следует вернуться в Малайзийский банк и просмотреть хранившиеся там видеокассеты все до единой. Я сам не знал, верю ли я, что Кэролайн изводит Хоббса какой-то видеозаписью и отрицает это. Но и просто отбросить эту версию я тоже не мог. А что, если взять и спросить ее напрямик о той пленке, которая нужна Хоббсу? Вряд ли это было разумно, ведь я ее еще недостаточно хорошо знал. Лучше всего, размышлял я, упорно действовать в одном направлении, то есть пытаться понять, что же, собственно, нужно самой Кэролайн. А для начала я решил посмотреть «Ротовое отверстие» и «Минуты и секунды», второй и третий крупнобюджетные фильмы Саймона Краули. По своему стилю и содержанию оба не имели ничего общего с отрывочными видеозаписями, которые я просмотрел, однако и в них чувствовалось пристальное внимание к бесконечным способам, с помощью которых люди терзают друг друга. Была ли между ними еще какая-то связь? Об этом мне оставалось только гадать.

Что касается Лайзы, то она нисколько не замечала моего беспокойства, ведь у нее самой как раз наступило трудное время. Она много плавала; каждое утро она потихоньку выскальзывала из дому и бежала в оздоровительный клуб, где проплывала по сорок—пятьдесят кругов. Все это свидетельствовало о том, что ей предстояла серьезная операция. Однажды вечером, когда дети уже спали, а она умывалась перед сном, я спросил, так ли это.

Повернув намыленное лицо, она отрывисто выдохнула:

– Пересадка пальца.

Какая-то несчастная потеряла большой палец. Пациентка была женщиной тридцати семи лет, работавшей директором инвестиционной компании с капиталом в пятьсот миллионов долларов. Большой палец на левой руке ей отрезало лодочным винтом, когда она прошлым летом ныряла со скубой в Канкуне. Палец сохранить не удалось. Операция была рискованной и напрямую зависела от психологического состояния пациентки. Лайза показала мне историю ее болезни, где кроме обычных записей была еще и фотография руки с начисто отрезанным большим пальцем и множеством мелких разрывов ткани.

– Фото сделано через три недели после того, как с ней это случилось, – пояснила Лайза.

Когда рана зажила, на то место, где был палец, пересадили кусок кожи из паховой области.

– Завтра будет палец? – спросил я.

Лайза кивнула. Ей предстояла операция, поистине эпическая по своим масштабам, длительностью не менее восьми часов. Только двум или трем хирургам было по силам совершить такое. И завтра с шести утра Лайза приступит к «работе над женским пальцем, час за часом она станет тщательно соединять сухожилия, вены и нервы. По сути дела, операция представляла собой трансплантацию, когда реципиент является одновременно и донором. Для пациента одна ампутация заменялась другой, и если операция окажется неудачной… бросьте, микрохирург Лайза Рен не халтурит в операционной, не зря же она заранее плавала столько кругов подряд.