Мы с Майклом Эзрой обменялись крепким рукопожатием.

— Чтоб я сдох! — сказал он, покачивая головой.

— Чтоб я сдох! — поддержал я, согласно качнув своей.

Ванесса, наблюдая за нами, качала головой в унисон.

Она взяла Эзру под руку, и оба вышли на улицу. Если Ванесса и впрямь собиралась проводить его до такси, то по какой-то причине ее не устроила ни одна машина из таксомоторной шеренги перед входом в отель.

И что это — неужели она не смогла дождаться хотя бы поворота за угол, чтобы исполнить свой фирменный «уличный отсос» вне моего поля зрения? Или она наклонилась так низко только затем, чтобы смахнуть соринку с его штанов?

Ума не приложу, как люди справляются с подобными мучительными неопределенностями, не будучи при этом поэтами или писателями. Как они могут не сойти с ума без возможности дать выход своим переживаниям через искусство?

Что бы там ни воображал слепец Гомер о происходящем у него под самым носом, не говоря уже о творящемся у него за спиной, именно его неведению мы обязаны «Илиадой», а его смутные подозрения обернулись для нас «Одиссеей». И нынешняя литературная шушера, осилившая лишь пару-другую рассказов, многое бы дала за то, чтобы Ванесса и Поппи издевательствами и пытками довели их до настоящей творческой одержимости! Вот и я, как ни крути, вынужден признать их заслуги. Прежде чем меня сокрушить, они меня сотворили. Да и само это крушение, глядишь, окажется спасительным.

Я, увы, не успел почувствовать и оценить реакцию Поппи, когда моя рука — подобно звезде, упавшей с ночного небосвода над Манки-Миа, — опустилась на ее туго обтянутое материей бедро. Практически одновременно с этим смелым жестом меня вдруг отодвинул на задний план невесть откуда взявшийся соперник. Вообще-то, в столь напряженный момент моим воображаемым соперником могла обернуться любая помеха — да хоть моя же другая рука, сделай она какое-нибудь лишнее движение, — однако данный соперник не относился к разряду воображаемых. Это был тот самый яхтсмен в аквамариновой матроске с телефонами в каждом кармане, которого мы видели днем на его судне и который теперь явно вознамерился составить нам компанию.

Целенаправленно продефилировав через открытую площадку ресторана, яхтсмен вплотную подошел к нашему столу и отвесил глубокий поклон. При этом болтавшаяся у него на шее золотая цепь звучно брякнула о винную бутылку, а подвешенные к нагрудному карману солнцезащитные очки с плеском окунулись точнехонько в мой бокал. В этом я заподозрил хитроумный расчет: попытку отослать меня к бару за новым бокалом, чтобы по возвращении я уже не застал здесь ни его, ни моих женщин.

Глупые фантазии? Но сам яхтсмен, во всяком случае, не был плодом моей фантазии. Его экстравагантные манеры (позаимствованные из какого-нибудь старинного пособия по галантному обхождению либо изобретенные им самим), его золотая цепь, его очки в моем бокале и его недвусмысленные намерения — все это было налицо.

На меня он только мрачно косился (как и положено коситься на соперника), с Ванессой был изысканно учтив, а в отношении Поппи вел себя как человек, подвинувшийся рассудком на любовной почве. По его словам, едва увидев нас (то есть ее) издали, он решил всенепременно с нами (то есть с ней) познакомиться, и вблизи она оказалась еще прекраснее, чем в окулярах бинокля.

— Так вы наблюдали за нами в бинокль?

— Весь вечер, мадам. Мы наблюдаем за вами весь этот вечер.

Поппи как будто не расслышала это «мы»:

— Но я сижу здесь не весь вечер. Мы только недавно пришли.

— Я хотел сказать: весь этот день.

— А днем я вообще купалась и гладила дельфинов в бухте.

— Мне это известно. Мы и там за вами наблюдали и, должен сознаться, ужасно завидовали этим счастливым тварям.

Она благосклонно кивнула, как женщина, привыкшая выслушивать самые нелепые комплименты от потерявших голову поклонников. Но если Поппи, уже далеко продвинувшись в своей ежевечерней выпивке, не замечала употребления им слов во множественном числе, то о Ванессе этого сказать было нельзя. Она знаком попросила официанта принести еще пару стульев.

— Вы к нам не присоединитесь?

Яхтсмен вновь поклонился:

— Я, к сожалению, не могу. Но кое-кто будет счастлив это сделать.

Ванесса поднесла руку к лицу таким жестом, словно обмахивалась веером. Когда она была заинтригована, в ее голосе появлялись журчаще-шипящие нотки, подобные звуку плещущего в бокал дешевого игристого вина (скажем, «Ламбруско»).

— И кто же этот «кое-кто»? — прожурчала она.

— Ради бога, Ви! — произнес я нарочито громким шепотом, показывая, что и мне не чужд мелодраматизм.

Однако до яхтсмена в этом плане мне было далековато. Он демонстративно огляделся по сторонам — нет ли поблизости лишних ушей? — и понизил голос:

— Есть человек, которому я служу…

Прозвучало это весьма зловеще. И даже сексуально. Почему-то мне сразу вспомнились таинственные гомоэротические головорезы южных морей, наводняющие романы Джозефа Конрада.

— Он владелец вон того судна, — продолжил яхтсмен, поводя плечом в сторону бухты, где маячила пижонская моторная яхта, один вид которой наверняка вызвал бы у Конрада приступ тошноты.

— А, так это не ваша яхта? — уточнил я, испытав необъяснимое чувство удовлетворения.

— Нет, она принадлежит моему боссу.

— Ну и где он, этот босс? — спросила Ванесса нетерпеливо.

И сей же миг, как будто он выжидал, спрятавшись за пальмой, — впрочем, слова «как будто» тут излишни, ибо он и впрямь выжидал, спрятавшись за пальмой, пока его наемник прощупывал почву и наводил мосты, — объявился босс. Он был примерно моего возраста, тощий и долговязый, с непропорционально большими кистями рук, в мятой регбийной майке и мешковатых шортах, под которыми мощно выпирали, покачиваясь при каждом шаге, причиндалы под стать его гипертрофированным ладоням (оставалось лишь удивляться невероятной щедрости, с какой природа одарила его по этой части, при этом недодав по большинству иных физических параметров).

— Дирк, — представился он, поочередно протягивая руку каждому из нас (протяни он для пущей важности другой орган, я бы не слишком удивился). — Дирк де Вульф.

Поппи рассмеялась, откинув назад голову.

— А как звучит ваше настоящее имя? — спросила она.

Пергаментная кожа на его лице пошла складками, обозначая — только обозначая — улыбку.

— А какое настоящее имя вас бы устроило?

Поппи взглянула на Ванессу, ища поддержки. Я затаил дыхание. От этих женщин можно ожидать чего угодно.

— Например, Вольф де Вульф… — начала Поппи, но Ванесса не дала ей развить тему, ответив вызовом на вызов собеседника: