После этого мы с Маришей начали поспешное отступление в сторону кухни, которое закончилось как раз к тому времени, когда Григорий покинул костюмерную. Мы выжидательно уставились на него, делая вид, что не знаем ровным счетом ничего о том, как прошел сеанс.

— Тю-тю камешки, — произнес. Григорий после длительного молчания. — Он их спустил вместе с водой, когда принимал ванну.

— Кошмар! — сказала Мариша и начала подозрительно исследовать выражение лица Григория на предмет обнаружения на нем следов вранья.

— А ты точно уверен, что он камешки спустил в водопровод? — тактично осведомилась я, то есть я думала, что тактично, но Григорий смертельно обиделся и при этом раздулся до невероятных размеров.

— Я — врач, — высокомерно заявил он так, словно его профессия должна была явиться для нас откровением. — Ко мне на прием записываются со всей страны. Если я и допускал ошибки, то не в таких простых случаях и в самом начале своей карьеры.

Из слов Мишки ясней ясного явствует, что он поступил с брильянтами именно таким образом.

Я тоже слышала Мишкину исповедь, и ничего в ней не позволило бы мне занять столь твердую позицию.

— Он сам признался? — недоверчиво переспросила Мариша, которая тоже слышала Мишкины слова и тоже была слегка ошарашена такой трактовкой его сна.

— Без сомнения, камни для нас потеряны, — очень убежденно заявил Григорий. — А теперь простите меня, я очень устал и хочу пойти отдохнуть.

С этими словами он откланялся и исчез за дверями спальни Иннокентия. Мы не стали его разубеждать переночевать в другом месте, у нас были дела поважней.

— Думаешь, он врет? — спросила я у Мариши, стоило двери в спальню захлопнуться, в чем я не поленилась убедиться собственными глазами.

— Когда дело идет о бесхозных драгоценностях, трудно что-либо предположить, — глубокомысленно заметила Мариша. — Во всяком случае, ведет он себя беспокойно и явно что-то замыслил. Почему он не разбудил Мишку? Не верю, что просто из-за того, что тот пожелал выспаться. Я не обязана всему верить и особенно сейчас, когда на карте стоит почти все мое имущество.

— И до чего же бандиты не смогут добраться? — заинтересовалась я.

— Ну, у меня есть маленький вклад в швейцарском банке, — скромно потупившись, призналась Мариша. — Но я и сама не могу им воспользоваться, потому что оставила мне его моя бабуля, и получить денежки я смогу только после достижения тридцати пяти лет. Бабуля скончалась в возрасте девяноста семи лет, а завещание писала за несколько лет до этого, когда уже пребывала в таком возрасте, что все моложе тридцати пяти лет казались ей сущими младенцами, которые не в состоянии уберечь свое добро или даже просто им воспользоваться без того, чтобы не навредить кому-нибудь, и себе в первую очередь.

— Вряд ли эти ребята будут держать тебя где-нибудь в своем логове еще почти десять лет только для того, чтобы потом вынудить тебя передать им свои деньги, — ехидно заметила я и отправилась спать.

Увы, у кого-то от переживаний аппетит пропадает, а у меня наоборот. Вернее, если это переживания личного плана, то аппетит стремительно сваливает прочь, а вот когда за мной по пятам бродит озверевшая шайка преступников, жаждущих расправы, то тут уж я готова слопать все, что угодно, чтобы восстановить свои силы и просто побаловать организм.

Мариша тоже отличалась завидным умением есть много, вкусно и, главное, в любое время суток. Поэтому проворочавшись без малого около часа, мы сдались и отправились на кухню. Шуметь мы старались поменьше, так как нам было неловко перед Григорием. В этих же целях свет на кухне мы не зажигали, а когда ставили кастрюлю на огонь и открывали холодильник, то старались вообще не дышать. Впрочем, у Иннокентия радио играло круглые сутки, поэтому отдельные шумы, которых было никак уж не избежать, совмещались со звуковыми эффектами.

Как раз когда мы уминали с Маришей вторую порцию пельменей, сдобренную укропчиком, по коридору раздались тихие шаги, и в проеме двери возник Григорий, который держал оба свои ботинка в руках и крался вперед. Остановившись, он недоуменно уставился на нас.

— Разве вы не спите?

Из этого вопроса стало совершенно ясно, что он был уверен в обратном.

— А я вот решил почистить ботинки, — поведал он нам почти без заминки. — Очень уж они у меня грязные, противно будет завтра надевать.

И он в самом деле тщательно почистил их, мы с Маришей тем временем доели пельмени, и все снова отправились спать.

— Подозрительно мне это, — зашептала мне Мариша. — Чего это ему приспичило чистить обувь среди ночи? И почему он в таком случае не включал свет, как собирался чистить их впотьмах?

Я пожала плечами и улеглась в кровать. На сытый желудок меня потянуло в сон, что, учитывая поздний час, было вполне нормально. Для всех, но не для Мариши, потому что стоило мне заснуть, как она начала толкать меня локтем в бок.

— Вставай, лежебока! — вопила она. — Доктор только что сбежал!

— Куда? — удивилась я, глядя в темноту за окном.

— Как куда? — тоже удивилась, но уже моей недогадливости, Мариша. — К Мишке в гости.

— Мишка же здесь, — продолжала я настаивать на своем, так как видела в Маришиных словах прямую угрозу моему ночному сну.

Угрозу, которую надлежало подавить в зародыше, если я не хотела вляпаться во что-нибудь еще похлеще того, во что уже вляпалась.

— Он поехал к Мишке на квартиру. Забрал у него, спящего, ключи и смотался. Вставай! — потребовала безжалостная Мариша. — Мы тоже едем туда.

Он что-то затеял, и я хочу знать что.

Пришлось встать, и мало того, что встать, так еще и отправиться ловить тачку. Мариша уверяла, что Григорий ушел пешком, а мы должны быть на месте раньше его. По правде говоря, меня совсем не тянуло отправляться, да еще среди ночи, в ту квартирку. В прошлый раз она показалась мне слишком беспокойным местом для того, чтобы приятно проводить в ней время. Но спорить с Маришей было глупо. Тачку мы принялись ловить прямо возле дома, и повезло нам с первой же попытки. Нас довезли по указанному адресу и даже особенно не лезли в душу, что для меня было особо приятно, так как дало возможность немножко подремать.

На месте мы оказались раньше нашего конкурента, но что с того? Ведь ключи Мариша умудрилась забыть у себя в сумке, а сумку забыть у Иннокентия на тахте. Мы в полном негодовании взирали друг на друга, обе совершенно убежденные, что виновата другая.

— Взламывать замки я не буду, — поспешно предупредила я Маришу прежде, чем она успела открыть рот.

— И не надо, — равнодушно пожала плечами та. — У нас все равно нет подходящего инструмента.

И, оставив меня в тягостных размышлениях о своей судьбе, если бы у Мариши случайно оказалось под рукой что-нибудь пригодное для вскрытия железной двери (кстати говоря, что это могло бы быть: нитроглицериновая взрывчатка или бронебойное орудие?), она отправилась к дверям, где скрывался мусоропровод. Три двери, снятые позапрошлой ночью с петель, уже встали на свои привычные места, а вот номерки по-прежнему нахально занимали чужие.