— Отдыхайте, — смягчился Палыч и развернулся, будто уходит. Потом затормозил, оглянулся на меня: — Смотри, чтобы в последний раз! Всех касается, — буркнул он уже под нос и растворился.

— Как ты? — бросился ко мне Санек, а я к нему. «Как ты?» — мы спросили одновременно, чем вызвали очередную овацию. Я думал, ребята ржут за компанию для Палыча, а тут Палыча не было, а они ржали во весь голос. Да еще с комментариями:

— Новенькие друг у друга косточки пересчитывают! — гоготал белобрысый парень, на год постарше нас.

— Цел ли ты, мой друг? — вторил ему другой, рыжий, как апельсин. — Не откусил ли тебе упырь чего важного?

Девчонки тоже захихикали, а я встал и молча двинул рыжему по морде. Тот, понятно, в долгу не остался, и через минуту я уже катался по земле с ним в обнимку, лупил наугад и думал, как бы не попасть башкой в костер. Краем глаза видел, что Санек с белобрысым тоже не теряют времени даром. До меня доносились ругательства и красноречивые обрывки:

— Щас получишь!

— Сам уже получил! А мордой в костер?

— Дурак!

— Тихо, мальчики, он пошутил!

Рыжему я поставил фингал, а он мне разбил нос. Санек с белобрысым тоже оттянулись на славу: у белобрысого майка была порвана в лоскуты, у Санька на лбу наливалась отменная шишка. Мы сели на бревнышки отдышаться.

— Леха, — протянул руку рыжий.

— Васек, — и белобрысый решил пойти на мировую.

«Вот и познакомились», — думал я, пожимая руки тому и другому и косясь на Санька, который наколдовал кофе и пытался вскипятить его на костре.

— Не так, смотри. — Васек взял у него турку, перелил в котелок и ловко пристроил над костром. — Теперь быстро сварится.

— Вы, наверное, давно здесь? — Санек начал прощупывать почву. Я знал, что он хочет спросить, потому что самому интересно было. И страшно. Только это секрет.

— Не очень. — Васек ловко снял котелок с костра, сыпанул корицы и стал разливать по кружкам. — Месяца два, Леха — дольше. Лидка с Лелькой вон пятый год пашут, они у нас ветераны. Ленка тоже долго работала.

— А что с ней? — не выдержал я. Васек молча сунул мне кружку и стал смотреть на девчонок.

Девчонки колоться не спешили. Та, что повыше, плеснула в кружку молока и пожала плечами. Другая плеснула молока себе на ноги, и у нее появилась другая тема для разговора:

— Обожглась!

— Не валяй дурака, Лид, — одернул ее Васек.

Лидка перестала валять дурака и с честными глазами ответила:

— Не знаю. Стараюсь об этом не думать. Палыч отмалчивается, не любит об этом говорить.

— Думаешь, он ее…

— Нет. — Лидка ответила так быстро, что я засомневался. — Нет, он не станет мараться о неудачников, — добавила она для доходчивости. Хотя до меня все равно не дошло.

— Ленка что, неудачница?

— Ну да. Другие не пропадают.

— Пропадают? — переспросил Санек. — Хочешь сказать, это здесь часто?

— На моей памяти она пятая, — солидно ответила Лидка. — Все, кто пропадал, не справлялись со своей работой. Палыч называл их неудачниками, а потом они пропадали. Нам говорил, что просто увольняет их, но…

— Что? — спросили мы уже хором.

Лидка отхлебнула из чашки и кивнула на подругу:

— Мы ведь втроем сюда пришли. Я, Лелька и Танюха. Так вот, Танюху он первую выгнал при мне. И она пропала.

— В смысле, из дома тоже? — переспросил я.

Лидка кивнула, и мне захотелось домой. Санек сидел, сосредоточенно глядя в кружку. Леха крепко хлопнул меня по спине:

— Чего раскис, девушка? Думаешь, нам это грозит? Думаешь, мы не справимся? Или сам боишься?

— Боится, боится! — поддержал его Васек. — Схавал! Это ж байка! Дома твоя Ленка, пироги лопает, уволили ее! Работа в корпорации не для рохлей! А он и уши развесил! Обманули дурака на четыре кулака!

Все заржали, и Лидка — тоже. Неужели обманула? Непохоже что-то, о пропавшей подруге так не врут. С таким серьезным лицом, да еще проливая на ноги холодное молоко…

— Хорош! — Я хлопнул Леху по спине. — Я не пропаду так просто, не на того напали. Прилипну как банный лист и утяну за собо-ой… — Я вцепился в Лехину майку и стал заваливаться назад, действительно утягивая Леху. Опрокинулся сам, опрокинул его. Леха сказал:

— Дурак!

Встали, отряхнулись, поржали. Вот какой я молодец! Лицо потерял — лицо вернул. Нормальная ситуация для новичка, главное — авторитет восстановлен.

Правда, все равно страшно… Только это — секрет.

Если мать тобой недовольна, то ей без разницы, какой ты замечательный. Отличник, победитель олимпиады, спортсмен, вундеркинд, волшебник. Все твои рекорды, все достижения, все, за что тебя ставят в пример соседям и одноклассникам, все, чем хвастается сама же мать своим подругами, — все это разбивается в одночасье одной-единственной фразой:

— Мусор вынес?

Я как услышал, чуть не свалился на четвереньки, прямо ей под ноги. Я вот с работы пришел, мертвецов закапывал, устал. Я, между прочим, не хухры-мухры, я теперь колдун. Я могу сделать так, что мусор будет покидать нашу квартиру сам. Вылетать в форточку веселой стайкой разноцветных коробочек, звенящих бутылочек и блестящих на солнце селедочных хвостов… Сам летать тоже могу, и не только. Да я… Да у меня… Да если захочу… А она: «Мусор вынес?»

— Времени не было! — говорю. И ведь не соврал, заметьте! А она:

— Чем же ты, интересно, был занят?! В школу не пошел, дома бардак, уроков, судя по чистому столу, тоже не сделал. А у кого-то четверть кончается…

— Сам знаю! — Я уже разозлился. Мне теперь пофиг все на свете четверти, захочу — академиком стану! Но разве ей объяснишь?!

— А вот я не вижу, чтобы ты что-то предпринимал по этому поводу! По алгебре трояк думаешь исправлять?

Я не выдержал:

— Тебе какое дело?!

— Ну, знаешь!.. — Мать круто повернулась и ушла к себе в комнату. Вот и хорошо, вот и ладно. Я как-нибудь обойдусь без вечерних нотаций. Захочу, и без нее обойдусь! А что? Разве можно жить с человеком, который все время тобой недоволен? «Уроки сделал — допустим, а мусор почему не вынес? Мусор вынес, а по алгебре почему трояк?» Все ей не так, все! Она и разговаривает со мной готовыми фразами: «Пора вставать!», «Делай уроки», «Вынеси мусор», «Спокойной ночи», — все. Каждый день у нас такие плодотворные беседы. Какой, скажите мне, нормальный человек это выдержит?! Нет, хватит-хватит!

Я хлопнул дверью своей комнаты и плюхнулся на диван. Она затиранила меня! Она на меня давит своим постоянным сухим недовольством. Хоть ты об стенку расшибись, стань отличником, выиграй все московские олимпиады. Все, что ты услышишь от нее, будет: «Мусор вынес?» Вот так. Мусор — самое главное в нашей жизни. Потому что его много. Не хочу больше выносить мусор! Не хочу слушать ежедневные упреки! Не хочу вообще ни слышать ее, ни видеть, устал!..