состоял только в отделении лугов), принимает клеймо отца, осложняя его новым «рубежом», новой чертой. Существует даже специальный термин для таких разделов — «отпятнаться», «отклеймиться»[375]. Подобное усложнение клейм повсеместно.

Обращаясь к клеймам гончаров, необходимо отметить, что в большинстве случаев клейма одной курганной группы имеют общий стержневой рисунок, общую основную схему, варьируя в деталях и дополнениях (рис. 35).

Рис. 35. Усложнение гончарных клейм при переходе по наследству.

Возьму наиболее яркий пример — клейма курганного могильника близ д. Митяевичи, Старобинского района (р. Случь, раскопки А.Н. Лявданского). Посуда этого могильника дает один и тот же постепенно усложняющийся рисунок, основа которого — круг; затем к кругу добавлено перекрестие, потом один «рубеж» и, наконец, последнее начертание осложняется еще одним «рубежом». Появление этих дополнительных рубежей, или «отпятнышей», можно наблюдать достаточно хорошо и на гнездовских и на старо-рязанских клеймах. Некоторые курганные группы (напр., Нежаровские хутора) дают более сложную систему развития первоначального клейма. Начало этого развития одинаково с Митяевичами (круг усложняется вписанием в него креста — мотив наиболее распространенный в Восточной Европе), но затем круг с крестом окружается различными добавлениями, не дающими непрерывной линии эволюции.

При комментировании всех этих «отпятнышей» решающее слово должно быть за хронологией, так как без учета последовательности этих клейм вся работа над ними сведется к голому типологизированию.

В разобранном примере митяевского могильника мы имеем следующее. Курган № 17 (простое клеймо в форме кольца) — удлиненный, с мощным кострищем. Курган № 10 (клеймо — круг с перекрестием) — тоже с остатками большого костра и двумя разновременными захоронениями; горшок относится к первому, основному погребению (вводное погребение датируется XI–XII вв.). Курганы № 1 и 8 (с наиболее сложным рисунком клейма) — значительно проще по конструкции, и пережитки трупосожжения там значительно слабее, что позволяет отнести их к более позднему времени, приблизительно ко времени вводного погребения кургана № 10. Хронологическая амплитуда всех четырех курганов — 100–150 лет.

Совершенно аналогично располагаются в хронологический ряд и курганы близ Черкасова (Оршанский район). Горшок с простым клеймом найден при погребении со значительными остатками трупосожжений (курган № 2); горшок со сложным клеймом был в свое время поставлен на вершину этого кургана, очевидно, спустя некоторое время после захоронения. И, наконец, наиболее сложное клеймо найдено в кургане без кострища (№ 1). В Заславье — простое клеймо в кургане с кострищем и пятью угольными прослойками в насыпи (курган № 13); клеймо, осложненное вторым кругом (курган № 8), найдено в кургане, где о трупосожжении напоминали только два пепельных пятна.

Отсутствие точной фиксации обряда погребения в отчетах Булычова не позволяет установить относительной хронологии погребения; воспользуюсь косвенными указаниями: простейшие клейма найдены на горшках с более архаичным профилем (малая отогнутость края), а клейма сложные — на горшках с сильно отогнутым краем и, кроме того, во вводном погребении, что также указывает на известный промежуток времени, лежащий между этими сосудами.

Таким образом, считая окончательное решение вопроса возможным только после ряда дополнительных исследований, я решаюсь в качестве рабочей гипотезы выставить положение о переходе гончарного дела в древнерусской деревне по наследству. Изучение современных знаков собственности, подтвержденное хронологией приводимых мною клейм, позволяет делать такой вывод, а сведения о современном гончарном ремесле этому не противоречат.

Наследственность гончарного дела подтверждается и более поздними данными XIII–XIV вв. (см. во 2-и части). Составленный мною каталог русских гончарных клейм X–XIV вв., включающий несколько сот экземпляров (изученных как по литературе, так и de visu) позволяет сделать еще один вывод, помимо установления наследственности ремесла: несмотря на большое количество клейм одинакового рисунка, ни разу в деревенском керамическом материале не удалось встретить совершенно тождественного клейма. Во-первых, в пределах одной курганной группы (в которой мы можем предполагать кладбище одного поселка) не встречаются клейма одинакового рисунка; это является еще одним аргументом в пользу наследственности, но в еще большей степени это свидетельствует о незначительности продукции каждого отдельного гончара. Во-вторых, если в соседних или территориально близких курганных группах встречаются клейма одинаковых начертаний (напр., крест в круге, ключ и т. п.), то при изучении этих клейм одинакового рисунка неизменно оказывалось, что отпечатки клейма на сырой глине горшка были сделаны разными штампами, на разных кругах. Следовательно, совпадение рисунка клейм не может служить признаком изготовления горшков одним мастером. Кроме того, еще раз подтверждается положение о малочисленности продукции гончаров[376].

Ряд других вопросов, связанных с гончарными клеймами, будет рассмотрен в разделе городского гончарного дела.

4. Разные ремесла

Ознакомившись с кузнечным, литейным и гончарным делом в древнерусской деревне, мы, пожалуй, очертили весь круг тех производств, которые в X–XIII вв. выделились в самостоятельные ремесла с работой на заказ. Далее идет ряд неопределенных трудовых процессов по изготовлению жилища, сельскохозяйственного инвентаря, одежды, обуви, домашней утвари. Некоторые из этих процессов впоследствии выделяются в особые ремесла. Так, по данным XV в. можно говорить о деревенских плотниках, сапожниках, кожевниках, овчинниках, портных, швецах, бочарах и т. п. В городе и в вотчине обособление этих ремесел шло несравненно быстрее и уже в домонгольскую эпоху привело к появлению соответствующих мастеров-специалистов. Но для деревни с ее натуральным хозяйством, с ее универсальным домашним производством трудно предполагать повсеместное выделение всех перечисленных ремесленников. Вплоть до XIX в. почти каждая крестьянская семья своими силами рубила избу, ладила соху, борону, ставила ткацкий стан, дубила овчины, пряла и ткала лен, изготавливала деревянную мебель и утварь. Совокупность наших источников (и письменных и археологических) по этим производствам настолько скудна, что не позволяет решить вопрос о выделении того или иного из них в ремесло. Поэтому в данном разделе речь будет идти не о ремеслах в настоящем смысле этого слова, а о домашнем производстве, интересующем нас с точки зрения техники и необходимом для сравнения с городом.

В основном изложение коснется обработки дерева, обработки кож и меха и ткачества.

Обработка дерева может быть прослежена по незначительным остаткам бревен обычно плохой сохранности. Деревянная утварь в русских городищах и курганах — редкость. Значительно полнее представлены инструменты для обработки дерева. Среди них мы имеем: топор, тесло, ложкарь, струг, долото (?).

Плотничные работы производились топором, являвшимся универсальным орудием, которым русский человек, по замечанию Льва Толстого, мог и дом построить и ложку вырезать. Благодаря развитию кузнечного дела древнерусские топоры обладали большим коэффициентом полезного действия и являлись как лесорубным, так и плотничьим инструментом. В источниках рабочий топор всегда называется «секирой». «Топор» — это название оружия. Пила в деревенском зодчестве не употреблялась. Все курганные «голубцы» и «домовины» (дома мертвых), равно как и остатки жилищ,