состоянии. Он тоже начинает хихикать, и, не успеваю я сообразить, что к чему, как он крепко обнимает меня. Я утыкаюсь лицом ему в грудь где-то в районе плеча. Он держит меня и не отпускает. Ощущения самые приятные. Я в безопасности. Любима. Защищена. Впервые в жизни чувствую себя так.

Ка-а-а-а-кого хре-е-е-е-на!

Через неделю он улетает! Белл Уайльд, через неделю он улетает!

Нужно продержаться всего неделю, еще семь дней мои чувства должны оставаться под замком, а потом, когда Рори уже не сможет меня увидеть, я дам волю эмоциям. Тогда он не будет чувствовать себя виноватым за то, что стал объектом моей привязанности или оттолкнул меня – я до сих пор не знаю, какие чувства превалируют в его сердце. Но вместо радости грядущего освобождения меня охватывает глубочайшая печаль: я встретила идеального мужчину и настолько его недостойна, что даже в такой идеальный момент не могу вцепиться в него мертвой хваткой и воплотить в жизнь свою романтическую мечту.

И тут я решаю отключить разум и наслаждаться тем, что происходит в данный момент. Он обнимает меня. Это отнюдь не сексуальное объятие. Я убеждена, ничего подобного у него в мыслях нет. Я буду довольствоваться предложенной дружбой. Мы чуть разворачиваемся и смотрим на огонь в костровой чаше – как он шипит, потрескивает и лижет поленья.

– Эй, Уайльд, – говорит он, опираясь подбородком на мою макушку, – я так понимаю, что на Рождество ты не придешь, но у меня есть для тебя крутой подарок. Ну, мне так кажется, что он крутой. Может, тогда проведешь со мной День подарков?

Кто мог бы подавить в душе любовь,

не уступив порыву: кровь за кровь?[40]

Двадцать четвертое декабря

Белл

Когда я иду на работу, погода ясная, хотя по-прежнему чертовски холодно, но чего вы хотите в половине шестого декабрьским утром? И это не просто декабрьское утро, а канун Рождества.

Сочельник! Я так взволнована. Возможно, еще не окончательно протрезвела после вчерашней вечеринки. И какой! Не припомню, когда в последний раз мне было настолько хорошо. Вчера было что-то особенное. Настолько, что я не перестаю улыбаться с самого пробуждения. Как будто мне двенадцать лет, я втрескалась по уши и того гляди грохнусь в обморок, если предмет моих мечтаний обратит на меня внимание.

Но мне не двенадцать, а тридцать один, и прошлой ночью мы с предметом моих мечтаний танцевали до упаду, а потом уединились в хижине, и это было интимно, как никогда. Забавно, но объятие, разговор и ласковое прикосновение могут волновать сильнее, чем секс. Но так было, и мое тело ликует и поет от восторга. Разум не столь восприимчив и старается умерить эмоции. У него это неважно получается, и я летаю, как на крыльях. Не припомню, когда в последний раз мое сердце обретало такую власть над головой. Вагина – бывало, но не сердце.

Я с нетерпением жду Дня подарков, а пока грежу наяву. Я буду упиваться грезами, уважать его желание чтить память Джесс и держать все в своей голове. Однако это не означает, что я не смогу дать слабину.

Днем у меня последняя смена в магазине рождественских украшений в Бате, по окончании которой состоится междусобойчик. Я заигрываю с идеей после позвонить Рори, но, судя по тому, что при каждом упоминании или воспоминании о нем мои мысли текут в похабном направлении, наверное, это не лучшая идея. Если я хочу, чтобы его последние дни прошли спокойно и радостно, тогда до Дня подарков разумно держаться от него подальше. Напьюсь в пабе и буду смотреть на него похотливым взглядом – оно ему нужно? Грезить можно сколько угодно, и вчера все было очень интимно, но той ночью он более чем определенно дал понять, что до сих пор любит Джессику.

– Эй, – приветствует меня Дороти, когда я захожу в «Дом надежды». – Счастливого Рождества!

Я роюсь в рюкзаке и достаю пакетик с ромовыми трюфелями. Элисон настояла на том, чтобы я взяла несколько пакетиков на подарки.

– Думаю, мы, вероятно, увидимся утром, но вот, это вам. Счастливого Рождества!

– Спасибо, это очень любезно. У меня к тебе разговор.

О, черт, в моей жизни эта фраза всегда предваряла увольнение. Я лихорадочно соображаю, когда и в чем могла накосячить. Обращение за помощью к Алану Дороти санкционировала, а больше ничего такого за мной вроде бы не числится. Разве что на прошлой неделе я застала Эйнджел с клиенткой – оказывается, женщины тоже пользуются услугами «Дома надежды», кто бы мог подумать! Мне это нравится.

– Все в порядке? – говорю я, борясь с желанием закрыть глаза и не видеть, как она собирается с духом перед неизбежным.

– Да, конечно. Я просто хотела сказать тебе спасибо… – Вау! – И дать несколько дней отдыха. Завтра утром не приходи, и чтобы до понедельника я тебя не видела. Поняла? Наслаждайся Рождеством.

Она произносит это командным голосом. Я не осмеливаюсь возражать.

– Вы уверены?

Кто меня за язык тянет? Нет бы, как все нормальные люди, сказать «хорошо, спасибо» и свалить, пока она не передумала.

– Да. – Она вручает мне бутылку в подарочной упаковке. – Ты моя лучшая уборщица.

– Правда?

– Ты приходишь каждое утро, улыбаешься и все делаешь. Девочки тебя любят, и с тобой нет никаких проблем. Должна сказать, что это редкость. Так что отдыхай, расслабляйся и спасибо тебе за все. А теперь не стой столбом и принимайся за работу.

– Уже бегу, мэм.

Я иду по коридору и вижу Толстяка Алана, поднимающегося из подвала.

– Нет, ты мне скажи, – говорит он, поравнявшись со мной, – кто приносит на Рождество сладкие подарки? Мы уже много лет ломаем себе головы. Шепни мне на ухо, обещаю не разболтать.

– Ага, как же, держи карман шире. Секреты я хранить умею, от меня ты фиг что узнаешь.

– Ловлю на слове, – говорит Инносенс, появляясь из соседней комнаты.

Я прикладываю палец к губам, де, я – могила, и киваю в сторону двери. Нужно притвориться, что я его вообще не видела, потому что даже думать не хочется о том, как отреагирует его мать. Точно, что не молитвой на день грядущий, как обычно по утрам.

Рори

Голова у меня все еще раскалывается, когда я тащусь на диван, но вчерашняя ночь того стоила. Это была лучшая ночь. Но самое странное, что мое влечение к Белл, которое представлялось мимолетным, на самом деле нечто большее. Такое ощущение, что ее облик, манеры, растрепанные волосы, то, как она натягивает рукава на пальцы, когда говорит, – все это стоит у меня перед глазами, отпечаталось на подкорке. О ней я думал, когда вчера засыпал, и сегодня, когда проснулся. Проснулся трезвым, без искажений в мыслительном процессе. И этот процесс уже никак нельзя назвать платоническим.

Минувшей ночью я признался себе в том, что меня очень-очень тянет к ней и что мой мозг находится в состоянии свободного падения. Я счастлив иметь такого друга, как она. Белл – самая замечательная женщина, и хотя в последние пять лет я испытывал некоторые влечения – разумеется, я же человек, – но, стыдно сказать, это были женщины, не имевшие отношения к моей реальной жизни. Типа Эммы Уотсон. Женщины, с которыми безопасно.

А с этой женщиной небезопасно.

С Белл Уайльд. Она прочно вошла в мою жизнь. Даже представить не могу, чтобы мы не общались почти каждый день, даже когда я вернусь в Австралию – когда и если вернусь. Я решил задержаться подольше, пока маме не сделают мастэктомию в январе – глупо уезжать, прежде чем все закончится. Еще я подумываю о том, чтобы переехать сюда навсегда. Большинство моих клиентов проживают в Британии или в Штатах, поэтому в Австралии я бодрствую полночи из-за разницы во времени и, честно говоря, моя тамошняя жизнь не бьет ключом. В основном я работаю. Это был способ сбежать, и хотя мне нравится австралийский образ жизни, я не пользуюсь его преимуществами – как и в первое время после переезда, живу отшельником и не ищу контактов. Да и мама не молодеет.

Я тянусь за водой, которую принес из кухни, делаю глоток и снова мысленно переключаюсь на Белл. Сейчас это происходит то и дело. Я восхищаюсь ею. Ее умением ставить цель и идти к ней, падать и снова подниматься. Тем, как она поддерживает других и не стремится взять их под контроль – моя очень честная мама любит повторять, что мне следует этому научиться. Я никогда не вникал в смысл этих слов, но, глядя на Белл, понял, что имеется в виду. Она замечательная.

Но я не могу рисковать нашей дружбой. Ей более чем хватило