В конце зимы 1746 г., т. е. менее чем через полгода после свадьбы, Петр снова слег. Симптомы были те же, что и два с лишним года назад, – крайняя слабость. Да и лечение не отличалось – обильные кровопускания. Екатерина считала, что великий князь простудился на маскараде в Смольном дворце. Танцевали в одном флигеле, а ужинали – в другом. «Нас заставили пройти в январе месяце через двор по снегу», – вспоминала императрица. Впрочем, были и другие балы, на которых наследник «много плясал и возвращался домой весь в поту». Ходить из его покоев, где был гардероб, в покои жены, где юноша спал, приходилось через холодный, неотапливаемый вестибюль со сквозняками на лестнице. Словом, молодая супруга решила, что муж простыл. «Великий князь, вернувшись домой, лег, но на следующий день проснулся с сильной головной болью, из-за которой не мог встать. Я послала за докторами, которые объявили, что это была жесточайшая горячка; его перенесли с моей постели в мою приемную и, пустив ему кровь, уложили в кровать… Ему было очень худо; ему не раз пускали кровь; императрица навещала его несколько раз на дню и, видя у меня на глазах слезы, была мне за них признательна»248.

Теперь время дежурить у постели Петра настало для его жены. Если сопоставить мемуарные свидетельства о двух болезнях великого князя, то окажется, что Штелин и Екатерина претендовали на одну и ту же роль – неотлучного милосердного ангела над изголовьем страдальца. Правда, там, где профессор молча курил трубки с Бургавом, царевна читала вечерние молитвы. Вот и вся разница сюжетных ходов.

Однако сам юноша без восторга встречал ухаживания супруги, дичился и отталкивал ее. Комната, где он лежал, была смежной со спальней Екатерины, но великая княгиня старалась находиться там «только тогда, когда не считала себя лишней». «Ибо я заметила, – поясняла она, – что ему не слишком-то много дела до того, чтобы я тут была». Иными словами, Петр не особенно хотел видеть Екатерину. Возможно, он догадывался, что корень его недуга – в их семейных упражнениях – и досадовал на жену. «Он предпочитал оставаться со своими приближенными». Среди последних находился, вероятно, и Штелин, ни словом не обмолвившийся в «Записках» именно об этой болезни. Ведь ее описание с успехом заменил рассказ о другой. Причиной лихорадки стало, в первую очередь, ослабление организма из-за непосильного для мальчика напряжения, а уж простуда и горячка не замедлили явиться как следствия.

Екатерина подтверждала слова профессора о рекомендациях докторов отсрочить для Петра начало взрослой жизни: «Я долго спустя узнала, что граф Лесток (лейб-медик государыни. – О.Е.) советовал императрице только тогда женить великого князя, когда ему будет 25 лет, но императрица не последовала его совету»249. Для укрепления престола было важно, чтобы наследник как можно скорее стал совершеннолетним и у него появилось потомство[12].

Взаимные обиды – плохое начало семейной жизни. А тут еще елизаветинские кумушки со своими советами. Создается впечатление, что великий князь играл в спальне в куклы демонстративно. Конечно, он был ребячлив без меры, а кроме того, неуверен в себе и предпочитал марионеток любовным ласкам. Но в его действиях прослеживалась некая логика. Сразу после Великого поста 1746 г. Петр совершил ужасный поступок. Он провертел дырку в стене своей комнаты, смежной с покоями императрицы, подставил к ней стулья и заставлял всех приходивших подсматривать туда за поздними ужинами Елизаветы Петровны.

«Однажды великий князь, находясь в своей комнате… услышал разговор в соседней и, так как он обладал легкомысленной живостью, взял плотничий инструмент… и понаделал дыр в заколоченной двери, так что увидел… как обедала императрица, как обедал с нею обер-егермейстер Разумовский в парчовом шлафроке… и еще человек двенадцать из наиболее доверенных императрицы, – вспоминала Екатерина. – …Его Императорское Высочество позвал всех, кто был вокруг него, чтобы и им дать насладиться», а потом пошел за Крузе и женой.

Одна великая княгиня смогла выразить мужу возмущение, но тот и не подумал прекратить «театр», поскольку был в восторге от своей выдумки. «Он побежал ко мне навстречу и сказал мне, в чем дело; меня испугала и возмутила его дерзость, и я сказала ему, что я не хочу ни смотреть, ни участвовать в таком скандале, который, конечно, причинит ему большие неприятности, если тетка его узнает». Сцена, гадкая сама по себе, неприятна еще и тем, что придворные, которых цесаревич приглашал на «представление», не могли отказаться, только Екатерина была достаточно высокопоставленной дамой, чтобы открыто воспротивиться дикой выходке супруга. Остальные вынуждены были молча покрываться краской до ушей.

Вырванный из контекста поступок Петра выглядит отталкивающе. Но присмотримся к нему внимательнее. Великий князь только вывернул наизнанку поведение самой Елизаветы Петровны по отношению в нему и молодой супруге, передразнил государыню наглядно и вызывающе. Недаром он едва не за руку потащил к дырке Крузе – ночную музу, приставленную высекать чужие любовные искры. А потом побежал навстречу жене, ожидая одобрения.

Но Екатерина была другим человеком. Она глотала оскорбления молча, не позволяя себе ответных ударов, которые легко было бы повернуть против нее самой. К воскресенью Елизавета узнала о случившемся и явилась в покои племянника красная от гнева. «Великий князь пришел в шлафроке и с ночным колпаком в руке, с веселым и развязным видом, и побежал к руке императрицы, которая поцеловала его и начала тем, что спросила, откуда у него хватило смелости сделать то, что он сделал… что, верно, делая это, он позабыл все, чем ей обязан; что она не может смотреть на него иначе как на неблагодарного; что отец ее Петр I имел тоже неблагодарного сына; что он наказал его, лишив его наследства; что во времена императрицы Анны она всегда выказывала ей уважение… что эта императрица не любила шутить и сажала в крепость тех, кто не оказывал ей уважения; что он мальчишка, которого она сумеет проучить… После чего она нам поклонилась и ушла к себе очень раскрасневшаяся и со сверкающими глазами»250.