На самой первой встрече с психиатром Лори сделала довольно пугающее признание:

– Когда Джейкоб был малышом, я по одному только звуку того, как он ползет, могла определить, что он в скандальном настроении. Не сомневаюсь, это звучит странно, но это правда. Он еще только спешил по коридору на четвереньках, а я уже все понимала.

– Что именно вы понимали?

– Что сейчас мне мало не покажется. Сейчас он мне устроит. Будет швыряться игрушками и кричать. И я ничего не могла с ним поделать. Просто сажала его в кроватку или в манеж и уходила. Там он кричал и бился до тех пор, пока не успокаивался.

– Лори, разве не все малыши кричат и бьются?

– Не так. Не так.

– Да ну, ерунда, – вмешался я. – Все младенцы кричат.

– Энди, – вкрадчиво заметила доктор, – дайте вашей жене высказаться. Потом будет ваша очередь. Лори, продолжайте.

– Да, Лори, продолжай. Расскажи ей, как Джейкоб отрывал крылья мухам.

– Извините его, доктор. Он не верит во все это – в честный разговор о сокровенных вещах.

– Неправда. Я верю.

– Почему тогда ты никогда этого не делаешь?

– Это талант, которым я не обладаю.

– Разговаривать?

– Жаловаться.

– Нет, Энди, это называется разговаривать, а не жаловаться. И это навык, а не талант, ты прекрасно мог бы этому научиться, если бы хотел. Ведь в зале суда ты способен говорить часами.

– Это разные вещи.

– Потому что юристу не обязательно быть честным?

– Нет, просто разные ситуации. Всему свое время и место.

– Господи, Энди, мы находимся в кабинете психиатра. Если здесь не время и не место…

– Да, но мы здесь ради Джейкоба, а не ради нас. Не ради тебя. Не забывай об этом.

– Энди, я прекрасно помню, ради чего мы здесь. Не беспокойся. Я отлично знаю, ради чего мы тут.

– Да? А послушать тебя, так и не скажешь.

– Не надо читать мне нотаций.

– Так, стоп, – вмешалась доктор Фогель. – Давайте-ка расставим все точки над «i». Энди, меня наняла сторона защиты. Я работаю на вас. Не стоит ничего от меня скрывать. Я на стороне Джейкоба. Мои выводы могут только помочь вашему сыну. Я передам мое заключение Джонатану, после чего вы сможете совместно решить, что с ним делать. Это целиком и полностью ваше решение.

– А если мы решим отправить его в помойку?

– Ради бога. Суть в том, что все наши разговоры здесь строго конфиденциальны. Нет никаких причин что-то от меня утаивать. У вас нет необходимости защищать своего сына, не в этом кабинете. Я всего лишь хочу знать о нем правду.

Я скорчил кислую мину. Правда о Джейкобе. Кто мог утверждать, что знает, что это такое? Что вообще такое правда о ком бы то ни было?

– Ладно, – продолжала доктор Фогель. – Лори, вы рассказывали мне о том, каким был Джейкоб в младенчестве. Мне хотелось бы узнать об этом поподробнее.

– С тех пор как ему исполнилось два, от него стали страдать другие дети.

Я пробуравил Лори взглядом. Она, казалось, пребывала в блаженном неведении относительно опасности излишней откровенности.

Но жена в ответ лишь гневно сверкнула на меня глазами. Я не мог точно понять, что делается у нее в голове; с той самой ночи, когда я поведал ей мою тайную историю, мы практически не разговаривали. Между нами словно опустилась незримая шторка. Но она определенно была не расположена сейчас выслушивать адвокатские советы. Ей хотелось выговориться.

– Произошло несколько таких случаев, – сообщила она. – Один раз в детском саду, когда Джейкоб бегал по горке, другой мальчик свалился с нее. Ему тогда пришлось накладывать швы. В другой раз девочка упала с лазалки и сломала руку. Еще как-то раз мальчик с нашей улицы катался на трехколесном велосипеде и решил съехать с пригорка. Ему тоже пришлось накладывать швы. Он сказал, что Джейки толкнул его.

– И как часто происходили подобные вещи?

– Где-то раз в год или около того. Воспитатели в детском саду все время говорили нам, что стоит им только отвернуться, как он уже кого-то обижает. Я до смерти боялась, что его выгонят из садика. И что бы мы тогда стали делать? Я в то время еще работала, преподавала, без сада нам было не обойтись. В другие сады – жуткие очереди. Если бы Джейкоба исключили, мне пришлось бы уйти с работы. Мы тогда даже встали в очередь на другой детский сад, на всякий случай.

– Боже мой, Лори, ему было четыре года! Это было давным-давно! Зачем сейчас об этом говорить?

– Энди, если вы постоянно будете затыкать вашей жене рот, у нас ничего не выйдет.

– Но в то время, о котором она говорит, Джейкобу было четыре года. Четыре!

– Энди, я понимаю, что вами движет. Но, пожалуйста, дайте ей закончить, а потом будет и ваша очередь. Так, ладно. Лори, мне любопытно: а как к нему относились другие дети в детском саду?

– Э-э-э… насчет детей даже и не знаю. У него в саду почти не было друзей, так что, видимо, дети не слишком его любили.

– А родители?

– Уверена, они не хотели, чтобы их дети оставались с ним наедине. Но мне в лицо никто из матерей никогда ничего не говорил. Мы все были для этого слишком хорошо воспитаны. Мы не критиковали чужих детей. Воспитанные люди так не делают, разве что за глаза.

– А вы, Лори? Что вы сами думали о поведении Джейкоба?

– Я понимала, что Джейкоб – непростой ребенок. Отдавала себе в этом отчет. Видела, что у него есть определенные проблемы в поведении. Он был непослушным, немного своенравным, немного агрессивным. Чуточку.

– Он обижал других детей?

– Нет. Не совсем. Он просто не думал о других детях, о том, что они чувствуют.

– Он был вспыльчивым?

– Нет.

– Злым?

– Злым… Нет, слово «злой» тут тоже не подходит. Скорее он… не знаю даже, как это правильно объяснить. Он просто как будто не мог представить себе, что почувствуют другие дети, если он, к примеру, толкнет их. Джейки скорее… неуправляемый. Да, наверное, так будет точнее всего: он был неуправляемым. Но многие мальчики так себя ведут. Мы тогда так об этом и говорили: «Многие мальчики в этом возрасте так себя ведут. Это просто такой период. Со временем Джейкоб это перерастет». Мы так к этому относились. Я, конечно, была в ужасе, когда из-за него страдали другие дети, но что я могла сделать? Что мы могли сделать?

– А что вы делали, Лори? Вы пытались обращаться за помощью к специалистам?

– О, мы без конца об этом говорили, Энди и я. Энди всегда твердил мне, чтобы я не переживала. Я спросила об этом нашего педиатра, и он сказал мне то же самое: «Не переживайте, Джейк еще совсем малыш, это пройдет». В конце концов уже просто перестала понимать, нормальная я или нет, стала казаться себе одной из тех сумасшедших нервных мамаш, которые вечно трясутся над своими детьми, устраивают трагедию из-за каждой царапины и… и маниакально выискивают везде потенциальные аллергены. А тут еще и Энди с педиатром, которые в два голоса твердят мне: «Это пройдет, это пройдет».