Двое взрослых людей играют в подростковые игры: пытаются хорошо выглядеть, встречаются в назначенное время, знают, что уже можно, что нужно немножко подождать, а чего так и не случится до скончания века. Должно быть, ужасно трудно вернуться ко всему этому после того, как прожил с женой много лет. Но с Сид это было нетрудно.

Благодаря ей это стало просто и даже естественно.

* * *

— Очень важно, что за фильм мы посмотрим о тобой вместе в первый раз, — авторитетно заявила Сид. — Я понимаю, что мы просто друзья и так далее, но очень важно, какой именно фильм мы сегодня выберем.

Я притворился, будто понимаю, о чем она говорит.

— Обычно на первом свидании все стараются действовать наверняка, — продолжала Сид. — Идут смотреть хит сезона. Один из тех фильмов, где Нью-Йорк разрушают пришельцы, или прибойная волна, или гигантская обезьяна, или что-нибудь в этом роде. Они считают, что с таким кино приятный вечер обеспечен. Но хит сезона — это не совсем то, что нужно нам.

— Нет?

Она покачала головой:

— Никто не получает особого удовольствия, когда смотрит такие фильмы, кроме подростков где-нибудь в Айдахо. Один раз увидев, как взрывается самый известный небоскреб в Нью-Йорке, второй раз уже не захочешь на это смотреть.

Я начал понимать, о чем идет речь:

— Ты думаешь, что земля перевернется, но в конце концов начинаешь зевать, когда пришельцы захватывают Белый дом.

— Если ты выбираешь хит сезона, это означает, что ты ничего особенного не ждешь от жизни, — сказала она и бросила на меня мимолетный взгляд. Я проталкивался на своем «Эм-Джи-Эф» сквозь дневную пробку вокруг «Ангела». — Это касается всего. Это означает, что жизнь для тебя — всего лишь пакет черствого поп-корна и стакан выдохшейся диетической кока-колы. И больше надеяться не на что.

Я попытался вспомнить, какой первый фильм мы смотрели с Джиной. Это было что-то японское с претензией на художественность. Что-то про угнетенных и морально подавленных японцев.

— Элитарные фильмы немногим лучше, — продолжала Сид, как будто прочитала мои мысли. — Это означает, что вы оба стараетесь казаться не тем, чем являетесь на самом деле.

— Подумай только обо всех парах, которые во время первого свидания посмотрели «Титаник», — сказал я. — Многообещающие отношения, обреченные еще до того, как они начались… Еще до того, как корабль вышел из порта.

Сид стукнула меня по руке:

— Я говорю серьезно! У меня, например, есть подруга, которая вышла замуж за парня, который на первом свидании пригласил ее на фильм «Муха».

— А потом сам превратился в отвратительного таракана?

— Практически. Он явно изменился, причем к худшему.

— Так что же ты хочешь посмотреть?

— Ты мне доверяешь?

— Полностью.

Она хотела посмотреть один из тех фильмов, которые крутят по телевизору на каждое Рождество. Один из тех фильмов, которые, мне казалось, я смотрел уже раз десять. Правда, вряд ли внимательно.

Не знаю, почему фильм «Как прекрасна эта жизнь» показывали в кинотеатре «Эн-Эф-Ти» на Южном берегу. Возможно, у них шла неделя ретроспективы Фрэнка Капры или Джеймса Стюарта. Возможно, это был отреставрированный, оцифрованный и зацвеченный вариант фильма. Не знаю, да это и неважно. Именно на этот фильм мы пошли в наш первый вечер. И поначалу мне показалось, что он слишком мрачный.

Спецэффекты были из эпохи изобретения паровоза. На звездном небе, которое, очевидно, представляло собой раскрашенный лист картона, позади которого горел банальный фонарь, ангелы — точнее, небесные существа, приколотые к картону булавками, — обсуждали Джорджа Бейли и его встречу с неотвратимой судьбой.

Потом действие перенеслось в маленький американский городок, где счастливые люди праздновали Рождество, и я затосковал по пришельцам, или прибойной волне, или даже гигантской обезьяне. Вот бы они явились и все это уничтожили! Если теория Сид о значении первого фильма верна, то нам не удастся продержаться вместе даже этот вечер.

Потом, по мере того как надежды и мечты Джеймса Стюарта постепенно угасали, меня затянула история человека, утратившего смысл жизни.

Фильм оказался гораздо лучше, чем я его помнил с детства, когда он в черно-белом варианте служил фоном для моего цветного детства и мелькал на экране в промежутке между рождественским хит-парадом и жареной индейкой.

Когда его мир начинает рушиться, Джеймс Стюарт оскорбляет по телефону учительницу одного из своих детей, и его избивает в баре ее супруг.

Джеймса возмущает его любящая жена, из-за которой ему пришлось отказаться от мечты путешествовать по миру. Что самое ужасное, он отвратительно ведет себя с детьми — раздражительный, вздорный буян. Но ясно, что он ведет себя так не потому, что не любит их. Наоборот, все дело в том, что он любит их слишком сильно.

В темноте Сид схватила и крепко сжала мою руку.

— Не волнуйся, — сказала она. — Все заканчивается хорошо.

* * *

Когда мы вышли из кино, было еще светло. Мы купили по куску пиццы и сели за один из длинных деревянных столов на улице, где рядом с тобой сидят чужие люди, и ты чувствуешь себя студентом.

«Эн-Эф-Ти» — уродливое здание в прекрасной части города. Кинозалы прячутся внутри глухого бетонного блока постройки шестидесятых годов, примостившегося там, где Темза поворачивает к югу и протекает в тени моста Ватерлоо, а прямо через реку от него — огни набережной Виктории и собора святого Павла. Именно здесь Сид рассказала мне, что выросла в доме, полном женщин и кинофильмов.

Первый фильм, который мои родители посмотрели вместе, был «Унесенные ветром», — вспоминала она. — А после того, как папа умер, мама в одиночку посмотрела его еще шестнадцать раз. Она бы смотрела его и чаще, но старалась сдерживать себя.

Сид была младшей из четырех сестер. Ее мать работала медсестрой в Техасском медицинском центре, «где большие шишки подлечивают сердце», а отец водил грузовики на нефтяных месторождениях.

— Хьюстон — нефтяной город. Когда цены на нефть высокие, жизнь прекрасна. А когда цены на нефть падают, приходится потуже затягивать пояса. Но хорошо это или плохо, Хьюстон был и остается нефтяным городом.

Если верить словам Сид, у ее родителей так и не кончился медовый месяц. Даже когда у них было четыре дочери-подростка, они продолжали держаться за руки, дарить друг другу цветы и оставлять записки в коробках с завтраками.

— Когда мне было двенадцать, это меня еще смущало, — улыбнулась Сид. — Теперь мне это нравится. Да-да, мне нравится, что они были так влюблены друг в друга. Я знаю, ты думаешь: может, на самом деле все было совсем не так, а мне просто приятно помнить их такими. Может, они действовали друг другу на нервы и постоянно грызлись. Но я это видела своими глазами: они действительно были без ума друг от друга.