Наташка нас выгоняет. Я плетусь в свою комнату, Митяй хнычет у её дверей. Интересно, вчера она ему дала?

Я почти никогда специально не задумывался, что предпринять: сами условия ситуации диктуют, что надо делать. Минутная слабость изменяет целую жизнь.

Ебало просило жрать, я пошёл искать новое место работы.

* * *

Весь мир растворяется в одном измерении.

И я сам.

Злоба, хуё-моё.

На всё происходящее.

Переделать под себя мир не под силу: сильная личность способна переустроить его, чаще не осознавая в полной мере той ответственности, которую нормальный человек не может возложить на свой горб. На то она и сильная личность, доминантная, способная, без всяких прикрас, ебать других до потери пульса ради достижения своей – благой? – цели.

Добрый-добрый бригадир грузчиков одного из многочисленных мясокомбинатов города платит пять сотен в конце дня. На пару дней хватит. Чтобы поесть. Временная работа – это всегда физический труд, тяжкий, способный убить кого угодно, как диктатор, если смириться с ним на всю оставшуюся, такую короткую жизнь, коль подчинился. Выгрузив вагон соли, однохуйственно, я извёл из себя столько же липкого пота.

Чай не пьём без сухарей

Не живём без сдобного.

Кто сказал, что хуй совсем?

Да ничего подобного.

– Завтра два вагона сахара придёт, – говорит бригадир. – Ты меня устраиваешь, умеешь работать.

Когда деваться некуда, хватаешься за что угодно.

– Я подумаю, – говорю. Он-то не может знать, что меня не удовлетворяет такая оплата труда, бляха-муха. И тяжело, однако.

* * *

Килька плавает в томате

Кильке очень хорошо.

Только ты, ебёна матерь

Места в жизни не нашёл.

И вот в голове звучит отчётливый стук. Как будто кто-то стучится настойчиво в дверь: тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук…

Неужели трава до сих пор действует?

2008 год

Вероника приходит ко мне домой каждый вечер. У неё мрачное красивое лицо. Она редко улыбается, но этому, наверное, есть своё объяснение: я редко шучу. Но Веронике, кажется, не нужны мои пошлые шутки и приколы, она серьёзная девушка, и она знает себе цену, или знала, пока не познакомилась со мной.

А знакомство произошло в ночном клубе. Я сидел с друзьями за столиком. Подходит красивая брюнетка, садится напротив меня. Я наливаю ей шампанского, было очевидно, что она слегка пьяна. Она наклоняется через столик и, перекрикивая какофонию музыки и шума, говорит, обращаясь только ко мне, но так, что слышат все:

– Как насчёт разнузданного секса?

Неожиданное предложение, скажу. Я смотрю на неё, тупо улыбаюсь. Она добавляет:

– Со мной. Меня зовут Вероника. Это не развод. Я так хочу.

Мы закрываемся в женском туалете (сюда идёт меньший поток посетителей). Она расстёгивает на джинсах ширинку, достаёт член, клацает зубами два раза. Я приподнимаю ей подбородок одной рукой, другая рука прячет член, застёгивает ширинку – мне становится как-то не по себе.

– Пошли танцевать, – говорю ей.

Она расстроена.

– Во сне я скриплю зубами, – поясняет она.

– Это не самое страшное. Вечером поехали ко мне, а?

Так бывает, любишь одну, а спишь с другой. Или: спишь только с ней, а думаешь совсем о другой женщине. Что, разумеется, одно и то же. Можно сказать и так: спишь с одной, любишь другую, а думаешь о третьей. В любом случае приходится раздваиваться, а значит врать.

Мне кажется, я запутался.

Ей только-только исполнилось девятнадцать. Четырнадцать лет разницы. Настоящая пропасть! Она называет меня «папик».

Не знаю, что находит во мне она. Я вижу в ней красивую куклу, предназначенную для секса. Видеть в ней дочку – я тоже не могу, не та разница в возрасте.

Опыт прошлых лет подсказывает: хочешь быстро отвязаться от женщины – стань безразличным к ней, камнем стань.

Этот приём не срабатывает с Вероникой. Чем безразличней я к ней отношусь, тем больше она ко мне привязывается.

А ещё этот беспорядок в квартире, оставленный ею, когда она уходит!

Я люблю порядок, но сам я не люблю его соблюдать и тем более наводить.

На душе у меня отвратительно. И я оставляю всё как есть. До следующего прихода Вероники.

В жизни надо успевать главное… не спешить. С появлением Вероники у меня в доме создаётся впечатление, что я просто торможу. Всё так размерено. И не ясно.

Идеальные отношения постепенно исчезают. Не надо долго всматриваться в голую действительность и быть идеальным зрителем, но с Вероникой идеальных отношений и не было. Каждый сам по себе.

Я принуждаю её к анальному сексу. Она наотрез отказывается.

Беру силой. Она плачет.

– Что ты от меня хочешь? – спрашивает.

Странный вопрос.

– Я? Ничего. А ты?

Молчит.

Делать минет я ей не позволяю. Мне кажется, её ровные белые зубы могут превратиться в кусачки.

В квартире полный беспорядок. Постель не заправлена. Какие-то женские вещички, каких у меня никогда не было, разбросаны по полу, на кровати и в кресле.

Я мою грязную посуду, накопившуюся за три дня.

Остальное пусть остаётся, как есть.

Она говорит:

– Женщиной быть сложно. Сбивающиеся набойки, затяжки на чулках, ломающиеся ногти… Менструации. Плохо, когда они есть. Хуже, когда их нет совсем.

– Здесь подробней, – прошу.

Редкая улыбка.

– Я шучу.

Вижу, женская логика такой же миф, как и блондинки. Хотя Вероника брюнетка. Или крашеная брюнетка? Интимные места её выбриты начисто! Не определишь. Мужская небритость подходит под небрежный шик, женская – это неухоженный антисекс.

Я позволяю ей отсосать. Ничего особенного. Давится, выплёвывает сперму на простыню, говорит:

– Надо предупреждать.

Я думаю, она пытается определить для себя того единственного, который, если разобраться, пока ей не нужен. Она не хочет отказывать себе в тех удовольствиях, чтобы потом осознать, что поезд ушёл. Хотя с другой стороны, чтоб перепихнуться, можно найти кого угодно, а главное – более выгодные варианты имеются.

Я не спрашиваю её о родителях, я не спрашиваю о её прошлом совсем – не интересно. Она тоже живёт, смотрю, одним днём. Так легче существовать, согласен.