– Мама задержится допоздна, – говорю я, глядя, как Сэм снова расстегивает куртку. Усмехаюсь: пока мы идем в гостиную, он прижимает пиво к груди, подозрительно оглядывается по сторонам.

– Боишься мою маму, старик? – спрашиваю я, подталкивая его локтем.

– Кого это? Миссис Л.? – восклицает Сэм, плюхаясь на диван. – Еще как.

Мы смеемся, я переключаю каналы и нахожу трансляцию. Команда Калифорнийского университета ведет по очкам.

– Как дела у Марли? – спрашивает Сэм как ни в чем не бывало, не отрывая взгляда от экрана телевизора.

Смотрю на него, ожидая какого-то язвительного замечания, которое заденет меня за живое.

Сэм молчит.

– У нее всё хорошо, – говорю я.

Впервые Сэм по собственному почину завел разговор о Марли, но я предпочитаю не вдаваться в подробности.

Он кивает, открывает бутылку пива и выпивает ее залпом.

Вот прямо так: в один присест.

– Чувак, – говорю я, глядя, как друг берет и открывает вторую бутылку. Выхватываю у него пиво.

– Слушай, Сэм, если ты злишься из-за того, что увидел нас с Марли на прошлой неделе, то…

– Я не злюсь, – перебивает меня Сэм. – В смысле, я хочу злиться. Я пытался сердиться на тебя, но… – Он умолкает и отводит глаза, его взгляд блуждает по комнате, скользит по экрану телевизора, по окну, по стоящему в углу книжному шкафу. Он смотрит куда угодно, только не на меня.

– Это новая лампа? – спрашивает он в конце концов.

Лампа, на которую указывает Сэм, стояла в этой комнате еще в те времена, когда мы с ним думали, что у всех девочек есть вши.

– Брось, Сэм.

Вздыхаю. А я-то надеялся, что нам не придется еще раз через это проходить. Поворачиваюсь к другу, и свет телевизора отражается от пивной бутылки в моих руках, бьет мне прямо в глаза, отчего мою голову будто сжимает раскаленным обручем.

Уже несколько недель меня не мучили мигрени, но сейчас боль не уходит, она сильна, как в первые дни после аварии. Со временем мое состояние должно было улучшиться, разве не так? Стискиваю зубы и, превозмогая боль, говорю:

– Просто выскажи всё, что хотел.

Сэм всё-таки смотрит на меня, его взгляд очень серьезен.

– Я уезжаю.

– В каком смысле? – спрашиваю я.

Он ерзает на месте, его нога нервно подергивается вверх-вниз. Пинаю его по ноге, как всегда делал в детстве, чтобы он прекратил.

Сэм недовольно фыркает, но перестает дрыгать ногой.

– Это из-за того… что ты видел?

Лучший друг пронзает меня осуждающим взглядом.

– Знаешь, не всё в этом мире вертится вокруг тебя.

Хлопаю глазами, осмысливая его слова. Вот черт. Но если дело не во мне, тогда почему?…

– Всё благодаря Ким, – поясняет он, грустно улыбаясь. – Благодаря ее помощи я всё-таки поступил в Калифорнийский университет. Уезжаю на следующей неделе.

На следующей неделе?

– Это… просто замечательно.

Вот только никакой радости я не испытываю.

Одергиваю себя: я снова это сделал, снова подумал сперва о себе любимом, хотя речь, вообще-то, о Сэме. Если Сэм готов уехать, нужно отпустить его на все четыре стороны.

Он ведь тоже меня отпустил, не мешает мне жить дальше – как я того и хотел. Но почему-то я не представлял, что всё будет вот так.

– Мне нужно уехать, старина, – продолжает Сэм, очевидно, уловив мое смущение. Мы дружим больше десяти лет, неудивительно, что он знает меня как облупленного. – Последние полтора года были… – Он осекается и тяжело сглатывает.

Полтора года? О чем он говорит?

– Проклятье! – Сэм запускает пятерню в свои густые темные волосы. – Ты ведь знаешь, что я не специально это сделал, правда?

– Что сделал? – озадаченно спрашиваю я. – Ты о чем?

– Тот случай во время матча, – убито произносит он. – Я отвлекся всего на секунду, и этот парень промчался мимо меня. Когда я услышал треск… – Он умолкает, глядя на меня округлившимися глазами. Сэм испуган. – Я думал, что никогда не смогу выкинуть из головы этот звук. – Он с силой трет лицо ладонями, качает головой. – Не только ты всего лишился, мы оба всё потеряли из-за той секунды, когда я всё прогадил.

– Сэм, это не из-за тебя, – говорю я. Мне хочется, чтобы он понял. – Знаю, ты не должен был дать тому парню прорваться… – Я умолкаю. Почему Сэм так себя винит? Вспоминаю тот роковой вечер, когда мы с Кимберли ехали в машине. Ее слова. – Но ведь я заставил вас заплатить за свое несчастье. Я взвалил всё на вас двоих.

Сэм издает хриплый горестный смешок.

– И опять ты свел разговор к себе.

А разве речь не обо мне?

– Да. – Он кивает. – Я сожалею о том случае. Мне чертовски жаль, что из-за моего промаха твоя карьера накрылась медным тазом. Будь у меня возможность вернуться в прошлое, я бы всё исправил, но… – Он вздыхает. – Только не по той причине, о которой ты думаешь.

Озадаченный, я откидываюсь на спинку дивана.

– Если бы я не упустил того парня, то сейчас не оказался бы у тебя в долгу. Всё это время я занимался только этим: пытался вернуть тебе долг…

Кусочки мозаики встают на место.

– Из-за этого я выбрал тебя, а не Кимберли. Выбрал друга, а не любимую, наступил себе на горло. – Он прикладывает руку к груди. – Я ставил твои чувства на первое место, потому что это я всё испортил. – Он сглатывает. – Каждый раз, когда Кимберли плакала, мне хотелось сказать, что я ее люблю. Каждый раз, когда вы ссорились, мне хотелось вмешаться и защитить ее.

Теперь мне всё ясно. Букет синих тюльпанов на могиле. То, как Сэм смотрел на Ким во время вечеринки. Все те мелочи, которые я так долго не замечал лишь потому, что не давал себе труда посмотреть внимательнее.

– Я всё еще ее люблю. Не могу избавиться от этого чувства, и, если уж начистоту, не хочу забывать. – Сэм сжимает кулаки. – Я предпочел бы любить ее всю жизнь и молча страдать – только бы не отпускать ее ни на секунду. Возможно, однажды… возможно, однажды я смогу забыть, но пока не могу.

Некоторое время он молчит, потом смотрит на меня.

– Как только ты произнес имя Марли, я понял, что она для тебя не просто хорошая знакомая. Я это понял, потому что испытывал то же самое к Ким.

Я роняю голову на руки и прячу лицо в ладонях. Проклятие. Это слишком тяжело осмыслить.

– Боже. Прости, Сэм. Я…

Сэм кладет руку на мое травмированное плечо, заставляя меня умолкнуть.

– Это была моя вина, и все свои решения я впоследствии принимал сам, но… больше я не могу жить с чувством вины.

Я качаю головой, поднимаю на него глаза.