Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А на мне? – невольно подумала Олеся. – На мне, наверное, сплошные царапины? Как на стеклянном, когда-то красивом осколке, валяющемся в полосе прибоя, весь уже матовый, и не скажешь, что когда-то сверкал».
Эдик же – вот кто сверкал. Не так, как «тянет на себя одеяло» какой-нибудь записной душа компании (озабоченный на деле лишь льющимся на него общим вниманием), о нет. Эдик, напротив, старался втянуть в разговор всю компанию, и у него отлично это получалось. Олеся совсем перестала смущаться. Зря она так поначалу. Ну залысины, ну брюшко, человек-то хороший! И Карина, обычно избыточно шумная, суетливая, вся один сплошной вызов – да, я такая, рядом с Эдиком как-то притихла, словно расслабилась. Словно перестала что-то кому-то доказывать. И – ела! Не как в студенческие времена, когда, выдумав себе страшилку про «армянскую пятую точку», нацепила на талию цепочку, чтоб лишних калорий не употребить, а то вдруг растолстеет.
– Вы ешьте, ешьте! – продолжал угощать Эдик. – Вас обеих еще кормить и кормить. В костях правды нет. Кариночка, если за ней не следить, вообще бы из себя скелет сделала. Все мечтаю заманить ее в Армению и откормить немного, там-то уж не отвертишься. И соседки помогут.
– Уж выбирал бы себе тогда настоящую армянскую девушку с нужными… габаритами, – без тени обиды парировала Карина, ненадолго отвлекшись от своей тарелки ради того, чтобы руками показать, какие именно габариты имеет в виду.
Да, похоже, Каринка своего человека наконец нашла. На дядиного же племянника Олеся поначалу глядела настороженно: слишком белы были его зубы, слишком выразительны карие глаза, слишком подвижен чувственный рот. И фигура под ослепительно белой рубахой с распашным воротом – явно предмет и забот, и гордости. И над прической недешевый парикмахер трудился. А вот в обаянии он дяде своему проигрывал. Или просто молод еще? Научится? Отрастит харизму? И проигрывает пока лишь на фоне Эдика. И за Олесей ухаживал без навязчивости, не пытаясь ни к руке лишний раз прикоснуться, ни тем паче приобнять, и шутил вполне к месту.
Смешно рассказывал про студенческую жизнь, про то, как уже с дипломом в руках впервые приехал в Армению и вечно попадал впросак:
– Что это, спрашиваю, за дерево такое? Цветы такие роскошные. А дядя Эдик, да-да-да, и не строй такие страшные гримасы, и говорит: орхидея тропическая. Я еще удивился, почему на дереве-то? А он серьезно: такой особый сорт, для акклиматизации. Ну я и повелся. А я еще предлагал эту орхидею в теплицах разводить, я ж биолог по образованию. Все давай хохотать, едва пальцами не тыкали: приехал, баран, граната никогда не видел! И стою я такой растерянный, вроде под гранатовым деревом, а сам – дуб дубом!
Смеялся он хорошо. И Олесе понравился: люди, способные посмеяться над собой, не станут самоутверждаться за счет соседей. И коситься пренебрежительно на невзрачный ее пуховик Артурчик не станет. А собственноручно связанный шарф подает так, словно это горностаевое манто.
– Я не перепутал? Сперва шарф?
– Спасибо, – Олеся улыбнулась, распределяя шарф под воротником пуховика. – Что это? – удивилась она, когда вынырнувший сбоку официант вручил ей судок, в котором под пергаментом просвечивала, кажется, фольга.
– Для бабушки твоей, – категорически объяснил Эдик. – Я себе не прощу, если она не попробует эту форель, – и спросил обеспокоенно: – У нее нет аллергии на рыбу?
– Нет, то есть наоборот, она рыбу очень любит, спасибо.
– И в сентябре бери бабушку с собой.
– Можно я провожу? – предложил Артур, явно имея в виду не гипотетическое осеннее путешествие, а сегодняшнее Олесино возвращение домой.
Но она покачала головой:
– Спасибо, я… на такси.
Спорить он не стал, что Олесе тоже понравилось. Ей хотелось немного побыть одной. Слишком как-то удачно все складывалось, непременно должна вылезти какая-нибудь пакость. У такой неудачницы, как она, не может быть все хорошо. Она должна, например, поскользнуться в собственном подъезде, разбить коленку и превратить «посылку» для бабушки в грязные ошметки. А после ползать по бетонным ступенькам с тряпкой, ликвидируя следы своего фиаско…
Или Карина права? И неудачи Олеси – не то что мнимые, а – выученные? Ты их ждешь, потому и случаются?
Значит, из машины надо выходить осторожно, а в подъезде не скакать через ступеньку, и судок с волшебной форелью прижимать к себе, чтоб, даже если руку опять скрутит судорогой, подарок для бабушки уцелел.
– Что это? – ахнула Таисия Николаевна.
– Это тебе Каринкин жених передал, – улыбнулась Олеся. – Там форель, очень вкусная.
– Да как же… Да зачем же… – бабушка явно смутилась, даже покраснела. – Чай-то будешь? Или тебя там всякими вкусностями так обкормили, что и некуда?
– Буду, что за глупости. Конечно, буду.
Оказавшись в своей комнате, она облегченно вздохнула. Справилась! Она справилась! Не уронила кусок рыбы на платье, ничего не разбила, не опозорилась. Даже если сейчас она, снимая, порвет это платье – да ну и пусть! Уже не страшно.
Поднесла руку к горловине – отстегнуть брошку… и бессильно опустилась на пол, ощупывая платье сверху донизу, словно брошь была живая и могла куда-то переползти. Подтянула себя к зеркалу, глупо надеясь, что осязание врет. Но и в зеркале на месте броши зияла безнадежная темно-синяя пустота.
– Ба… – только и сумела она выдавить, все-таки донеся себя до кухни.
– Сейчас чайку… Что это ты даже не переоделась? – строго спросила Таисия Николаевна.
– Ба… Я твою брошку… потеряла.
Бабушкино лицо на миг закаменело, но, чуть мотнув головой, она тут же принялась усаживать Олесю на диванчик.
– Я сейчас Каринке позвонила, Эдик обещал… – всхлипывала та. – Он всех в этом ресторане знает…
Телефон она положила перед собой, словно гипнотизируя: ну пожалуйста, ну оживи, ну скажи, что все хорошо!
Телефон послушно ожил, засветился, зазвенел:
– Олесь, – печально начала Карина, – они не нашли пока, но ты не расстраивайся, они обещали все вокруг облазить, Эдик там не чужой, постараются. Даже если ты ее в машине обронила, найдут это такси, все уладится, ты, главное, не плачь.
– Не расстраивайся, – вторила бабушка. – Уж лучше вещами отдавать, чем людьми или собственным здоровьем.
Но Олеся
