То есть Струве хочет сказать, что работа Зимина обладает такими достоинствами, что рухнули все советские «стены» и случилось нечто небывалое. Чувствуется, что Струве не бывал на ученых советах в советских учреждениях и явно переоценил уровень нашей научной и политической бдительности. На самом деле на наших ученых советах нередко произносились речи неожиданные, а зачастую и абсолютно абсурдные — при этом «стены» даже не шелохнулись.

Однако с каким-то даже упоением поддавшись слухам о гениальности Зимина, столкнувшего Лихачева с «парохода современности» (а точнее, древности), некоторые зарубежные университеты спешно вычеркивали «Слово о полку Игореве» из программы изучения древнерусской литературы. Для этого, правда, надо быть начисто лишенным литературного слуха — чтобы не расслышать гениальную гармонию «Слова» — но, увы, далеко не все, посвятившие себя литературе (точнее, посвятившие литературу себе), умеют отличить алмаз от стекла.

В престижнейшем издательстве «Ауфбау» было приостановлено библиофильское издание «Слова» в переводе на немецкий. Даже великий Якобсон просит Лихачева прислать тезисы Зимина. Правда, познакомившись с ними, Якобсон напишет Лихачеву: «Какое убожество — выходка Зимина! — Но потом добавит: —…наименее грамотные расположены кадить Мазону и развенчивать „Слово“». К сожалению, после доклада Зимина в Секторе древнерусской литературы недоброжелатели окрепли в своих заблуждениях. Якобсон пишет Лихачеву: «Мистер Хилл, английский издатель, отказался от английского перевода „Слова“, обсуждался вопрос об исключении „Слова“ из антологии древнерусских текстов в Оксфорде. Каждый оксфордский студент-славист спрашивал меня, что со „Словом“, правда ли, что это подлог. Я рад, что встретил Алексеева, порассказавшего мне о выступлении Зимина. Мне кажется, что по крайней мере протокол заседания с прениями следует опубликовать». Но и с этим все обстояло не просто. Отчет о докладе и дискуссии был написан Л. А. Дмитриевым для публикации в журнале «Русская литература». Изложение доклада, по настоянию Зимина, было исполнено им самим. В том же журнале «Русская литература» просят статью Зимина, чтобы еще более обстоятельно ознакомиться с вопросом. Но Я. С. Лурье предупреждает в письме Зимина: «Несомненно, если статья и будет напечатана, то в сопровождении полемического ответа».

Начинается нагнетание ситуации. Зимин пишет Малышеву: «Это ловушка, ясно и понятно… но дам лишь один из разделов — и только, а в сноске скажу, что это часть большой работы… если на этот вариант не согласятся, то кричать уже буду я».

Сдержанному Лихачеву, воспитанному в прежних традициях, очень трудно вести полемику со столь несдержанным оппонентом. Он пишет в письме Робинсону от 2 июня 1963 года: «…с Зиминым я могу быть еще вежливее (учитывая, что он может пострадать), но разгромить Зимина (научно) я, конечно, хочу — без брани, без обвинений, без копания в психологии противника — только в пределах науки. При случае разъясните это ВВВ — (В. В. Виноградову, академику, секретарю Отделения литературоведения АН СССР. — В. П.). Мне самому об этом писать не хочется. Думаю, что из текста моего письма с предложением издать книгу Зимина — все было ясно. Но что-то он не понял все же. Или он считает, что и научным возражениям работу ААЗ (А. А. Зимина. — В. П.) подвергать не следует?..»

Виноградов был не только замечательный ученый, но и большой мастер научных интриг, отчасти благодаря которым он и занял столь высокий административный пост. В отличие от других академиков, он благоволил к Зимину, поощрял его и даже приглашал к себе домой. Правда, практически никак не поддержал и о книге Зимина не написал ни строчки. Видимо, Виноградов следовал давно известному принципу всех властолюбцев: «Разделяй — и властвуй!», имей союзников по обе стороны конфликта — и тогда будешь неуязвим и в любом случае сможешь предъявить «выигрышную карту». Если понадобится — можно использовать Зимина против Лихачева, который набрал уж очень большой авторитет — таков, вероятно, был тонкий расчет Виноградова. Человек он, судя по воспоминаниям, был веселый, общительный, остроумный, но отнюдь не безобидный. Уже упоминался эпизод о поездке ведущих славистов в 1958 году в Ясную Поляну, когда Виноградов пытался развеселить группу ученых, насмешливо комментируя наряд несколько чопорного, старомодного Лихачева, и получил в ответ его отповедь — с улыбкой, но и с достоинством… Большие ученые зачастую люди далеко не простые, и с ними надо держать ухо востро. И игра вокруг еще не законченной книги Зимина, в которой многие преследовали не только научные, но и всяческие побочные цели, утомляла и раздражала Лихачева. В продолжении того же письма Робинсону Лихачев писал:

«…Эта бедность доклада Зимина меня раздражает, так как спорить совсем неинтересно и даже бесполезно. Если он так обходится с литературой вопроса, то он так же обойдется и с нашими возражениями. Впрочем, я не удивлен: так он спорит и по другим вопросам… Теорию „полезности“ работы Зимина по „Слову“ выдвигают сейчас Лурье и Дмитриев, Салмина (робко) и пр. лица, находящиеся под влиянием ЯС (Я. С. Лурье. — В. П.). Меня раздражает, что в десятый раз надо будет повторять одно и то же. Сколько бесцельной траты времени и сил предстоит… А между тем многое в этом споре будет решаться для отдельных лиц не научными аргументами, а какой-то „подкорковой“ субпсихологией (как у Малышева, который в отношении „Слова“ не выдвигает никаких аргументов и только бубнит). Бубнит и ВВВ. Я спрашивал его — какие у него основания? Он сослался на мою рецензию на книгу Бешаровой, где я писал, что в одной и той же фразе в „Слове“ могут быть употреблены глаголы в формах разного времени и пр. ВВВ утверждает, что в XII веке это невозможно. А я после этого посмотрел, и нашел и у Кирилла Туровского то же самое, и в Прологе, и в Киево-Печерском патерике. Больше ВВВ, несмотря на мою настойчивость, ничего привести не смог или не захотел. „Подкорка“! Многим нравится „оппозиционность“ концепции ААЗ. Со всем этим трудно бороться научной аргументацией».

В другом письме А. Н. Робинсону Лихачев опять возвращается к больной теме: «Зимин силен только своей позицией (соблазнительной для всех любителей оппозиции)».

Тем не менее вокруг Зимина собрались люди отнюдь не слабые. Первый — это, конечно, всемогущий, влиятельнейший, авторитетнейший академик Виктор Владимирович Виноградов, лингвист и литературовед, человек яркий, незаурядный. В 1934 году был арестован, с 1934 по 1936 год отбывал наказание, в 1940 году защитил докторскую диссертацию. С 1941-го по 1943-й был в ссылке, но продолжал свои научные исследования, и в 1944 году стал профессором, деканом филологического факультета, завкафедрой русского языка МГУ. Он — создатель и главный редактор журнала «Вопросы языкознания», председатель Международного и Советского комитетов славистов, член нескольких зарубежных академий, академик-секретарь Отделения литературы и языка АН СССР. Считал нужным, из каких-то своих соображений, поддерживать Зимина.

Второй — профессор, доктор филологических наук, научный сотрудник Сектора древнерусской литературы Яков Соломонович Лурье, исследователь русского летописания, древнерусской публицистики XIV–XVI веков, истории внешней политики Московского государства, а также творчества русских писателей XIX–XX веков (Льва Толстого, Михаила Булгакова, Ильи Ильфа и Евгения Петрова).