Но к концу октября надоел грунт, как надоедает асфальт городскому жителю, и он при каждой возможности старается ступить на лесную тропинку – ноги не испытывают сопротивления, словно не идут по земле, а плывут по воздуху. И она отмечает 22 октября 1964 года: «Самочувствие хорошее, но тренироваться «на земле» уже постепенно надоедает. Хочу на лед. Объемы тренировок буду немного уменьшать. Отдохну перед льдом».

…И вот сейчас она на самом деле летит. В Иркутск. С высоты полета какими-то картинными, резко очерченными, видятся участки пахотной земли. Причем имеют они различную форму – то в виде прямоугольников, то трапеций, то большой величины шестигранников с неодинаковыми сторонами. А ландшафт! С различными ответвлениями, изогнутыми, как змеи, реками, своей декоративностью красок он напоминает карту-макет, которую мы встречаем на выставках по архитектуре. Земля с высоты полета при хо рошей видимости часто окутана голубой дымкой. Самолет, кажется, завис над землей, а если и движется, то медленно, как дирижабль. И по-прежнему отчетливо видны желтоватые и светло-зеленые полотна сжатых или еще несжатых полей и похожие на скопления маленьких камушков строения больших и малых городов и аккуратных, помещающихся на ладони, маленьких деревень. Как много можно увидеть сверху.

Земля с высоты кажется еще более могучей, зато люди, живущие на ней, совсем не видны. Но в том-то и дело, что каждый из них продолжает свое движение по земле, невидимое сверху, и этот громадный мир многое замечает.

Инга имела романтическое воображение. Какое-то случавшееся осложнение она любила своим домысливанием непременно усилить. Ее впечатление от полета в самолете было таким: самолет то и дело попадал в воздушные ямы, его бросало поэтому из стороны в сторону, как щепку в пучине волн, а пассажиров швыряло от кабины пилотов к хвостовой части, а потом обратно, от пола к потолку, от иллюминатора с одной стороны самолета к иллюминатору с другой. Я не летал еще в самолетах и верил Инге беспредельно.

Прилетела она в Иркутск в ноябре, второго числа, и утром следующего дня – прямо на лед: «Первая ледовая тренировка на озере – в 21-м километре от Иркутска. Погода очень хорошая. Солнце. Лед крепкий. Но кататься тяжело». В начале сезона так всегда бывает, потом мышцы приходят в норму.

В первую тренировку накатала четырнадцать километров, во вторую – восемнадцать, в третью – двадцать один километр.

Все шло неплохо: «Самочувствие хорошее, настроение тоже»; «Каталась очень легко, свободно, почти не уставала». Единственное, что выбивало из колеи: «Ночью плохо сплю. Разница во времени».

Для чего, спрашивается, так помногу километров нужно преодолевать конькобежкам на тренировках? Ведь за два дня соревнований они проходят расстояние из четырех дистанций, равное всего лишь шести километрам. В день выходит по три километра! А за тренировку – по пятнадцать, двадцать, а то и более. Такое различие в объемах вызывается разницей в интенсивности проводимой работы. Вот одна характерная запись, сделанная Ингой на сборах в Ангарске в ноябре того же года: «За 12 тренировок 340,8 км. Из них интенсивной работы 6 км 700 м». Шесть километров семьсот метров составляют примерно одну сорок восьмую долю от трехсот сорока километров. Вот как тяжела интенсивная работа! Становится понятным, почему ее меньше, чем объемной работы, более «медленной», неспешной, но необходимой для развития выносливости. Интенсивная тренировка нужна больше для развития скоростной выносливости, то есть чтобы не только не «умереть» на дистанции, но еще пройти ее и на высокой скорости, может быть, даже улучшить существующее мировое достижение. И так все четыре дистанции – примерно на одном и том же высоком уровне. Так что шесть километров соревновательных дистанций приравниваются, как теперь можно понять, примерно к тремстам с лишним километрам сравнительно спокойного, но тоже быстрого бега на льду.

Чтобы выдержать большую интенсивную работу, периодически повторяющуюся, нужно много тренироваться. Инга ее выдерживала. В эту зиму она устраивала для себя исключительные по интенсивности тренировки. Вот одна отметка в ее дневнике (10 ноября): «По технике замечаний нет. Получается неплохо. Каталась за ребятами – за Косичкиным, Гришиным. Но мне не было трудно. На координацию 400 м – работала четко, старалась правильно толкаться в сторону по прямой. Самочувствие отличное». Или другая запись, свидетельствующая о ее тренировке на первом льду в Иркутске: «Почти все время тренировалась в «гусе» за мужчинами».

И постоянно вела строгий контроль своего состояния: «Пульс до работы – 16 ударов в 10 секунд, после – 25-26 ударов». Это ее рабочий пульс.

14 ноября 1964 года подходила уже к пику больших нагрузок: «Сегодня самая большая тренировка – 40 км». Всего один день отдыха, и потом опять работа, напоминавшая экзамен на тренированность, готовность к предстоящим стартам. Вот каковы были ее ощущения 16 ноября 1964 года: «Самочувствие отличное. На тренировке выполняла все очень легко. Повторная работа прошла просто незаметно, так легко я работала. Внутреннее состояние трудно передать, настолько хорошо чувствую себя. По технике замечаний нет. Всего 53 круга – 21 км 200 м. Интенсивной работы 3 км 200 м».

В последующие дни тренировок отметка такая: «Самочувствие отличное».

Расчет был правильным, и средства тренировочные оказались подходящими. Можно еще «поддать газу». И вот запись: «На сборах в Ангарске 7 кругов по 41,5 за Матусевичем». Это три тысячи метров примерно за пять минут. Выше мирового рекорда. Но быстрее пяти минут начнут бегать спортсменки через пять-шесть лет, когда Инги уже не будет на свете. Ей нужно было жить долго, потому что она очень основательно и не спеша, последовательно готовила из себя спортсменку с большой буквы – не ради того, чтобы выступить пару раз успешно, ошеломить всех и выдохнуться. А ради того, чтобы доказать самой себе, на что можно рассчитывать, когда вдумчиво относишься к своим действиям – не с бухты-барахты, а как это делают самые тонкие исследователи. И конечно же ради того, чтобы свое открытие сделать достоянием советского спорта.

И ради этого шла неустанная работа над собой, постоянно шлифовалась техника. Кажется, низкую посадку – да будь она неладна – и этот вход в поворот спортсменка за десять с лишним лет бега по ледяной дорожке должна была выучить назубок. Но все повторялось из года в год, из тренировки в тренировку. А ведь эти элементы, в сущности, азы конькобежного спорта, без них не может обойтись и второразрядник.

Инга не теряла головы, знала, что в тренировочном процессе принцип постепенности обязателен. Нельзя ни слишком спешить, чтобы потом занемочь, нельзя и очень медлить, чтобы потом отстать. Всему определены жесточайшие границы. Она это знала. И неукоснительно соблюдала выработанные ею же строжайшие законы, которые не каждому по плечу и по силам.

Но было порой и еще труднее…

Она с обидой в сердце, что ее не понимал рядом живущий с ней человек, которого она своим примером мужества и человечности хотела увлечь в мир доброты и честного отношения к труду, несмотря на все это, продолжала упорно тренироваться. И никто из окружающих, кроме нас, ее родственников, не знал, что на самом деле испытывает она из-за этого непонимания и как ей трудно одновременно и заботиться о своей тренированности, нести ответственность за спортивную честь страны на международных состязаниях, и бороться за человека, который, как ей казалось, мог стать лучше. И она с этой болью в сердце, с упорством человека, преодолевающего барьер за барьером, не отступала ни на шаг от того ориентира в спорте, который сама себе наметила, – побеждать. Она вела записи в дневнике, употребляя знакомые слова, и каждая новая запись открывает нам какую-то частичку ее души. Даже технические записи («На тренировке круги бежала по 39,5–40,0») сообщают многое.