Прямо с Варей на руках дочь подскочила к нему, расцеловала в обе щеки так уверенно, будто не было двух лет бойкота, заявила, что совершенно не выносит, когда он начинает изображать из себя злого старого хрыча, и пусть уже папа скорее свяжет ее с экономкой или как там это у него называется, чтобы найти хорошую няню, и умчалась, не дав ему даже обнять внучку.

Константин Алексеевич грустно посмотрел на стол, где на белоснежной скатерти остывали остатки завтрака.

Вылил себе в чашку остатки кофе из изящного фарфорового кофейника, бухнул сахару и долил молока так, чтобы стало похоже на пойло, которым его потчевали в пионерском лагере. Задумчиво сжевал кусок сыра.

– Сын – дебил, дочь – стерва. Что ж, обычные королевские заботы, – со вздохом сказал он в пространство.

По воскресеньям Константин Алексеевич работал дома. Теперь не то что раньше, в поисках информации достаточно поводить пальцем по экрану планшета и совсем не нужно окружать себя горами бумаг, как во времена его юности, но Константин Алексеевич все равно предпочитал не валяться с айпадом на диване, а сесть в кабинете по старинке за письменный стол. Отдав губернаторскую квартиру на откуп Ире и дизайнерам, кабинет он обставлял сам, и в результате получилось что-то из романов Диккенса: темное, мрачное и скрипучее.

Для полного сходства Константин Алексеевич подумывал заказать себе конторку, некое приспособление, позволявшее писцам девятнадцатого века работать стоя, но потом рассудил, что это будет расценено жителями города и края как несусветная блажь.

Открыв материалы по строительству нового порта, Константин Алексеевич обнаружил, что никак не может сосредоточиться. Варя, несчастный кукушонок, подброшенный в чужое гнездо, играла в гостиной, и ее звонкий голосок звенел на весь дом.

Губернатор нахмурился, почему никто не приструнит внучку, но вспомнил, что Алексей на дежурстве, у няни выходной, и рассудительная четырехлетняя Варвара сама присматривает за собой.

Ира бы все устроила, с неожиданной тоской подумал Константин Алексеевич.

Женился он, как большинство однокашников, на третьем курсе военного училища, может быть, не по сильной страсти, но по большой симпатии.

А почему Ира за него вышла, он так никогда, не узнал. Спокойная и веселая девушка, она превратилась в надежную спутницу жизни, настоящую боевую подругу, и когда до него ветром сплетен доносило мусор чужих семейных отношений, Костя искренне недоумевал – неужели такое бывает на самом деле? Неужели возможны еще какие-то формы семейной жизни, кроме мирного доброжелательного сосуществования?

Думая о жене, он непроизвольно вспоминал расхожую фразу «крепкий тыл», и, несмотря на банальность, точнее про нее сказать было нельзя.

Костя был занят сначала учебой, потом карьерой и, возвращаясь домой, пусть даже это была крохотная комнатка в общежитии, всегда находил сияющий чистотой интерьер, вкусную еду и ухоженных воспитанных детей. Когда его отправили служить в Чечню в самое горячее время, жена провожала и ждала его именно так, как нужно, и Константин Алексеевич знал, что, если погибнет, Ира поднимет детей сама и выведет их в люди. Наверное, поэтому, сильный ее любовью и верностью, он не боялся смерти.

Они мало говорили, почти никогда не обсуждали его службу, ее работу рентгенолога, короткие беседы за ужином касались в основном успехов детей, причем Константин Алексеевич начинал клевать носом где-то посередине рассказа.

Но был у Иры удивительный дар: чувствовать его настроение и в нужный момент одной короткой фразой перечеркнуть все напрасные тревоги и заботы. Он помнил ярко, выпукло, как сидел за столом в узкой кухне их старой квартиры, смеялся над шуткой жены и был совершенно счастлив. Ощущение счастья помнил, но ни одной шутки вспомнить не мог.

Потом карьера, двигавшаяся вперед уверенно, но умеренно, неожиданно дала стремительный взлет, и Константин Алексеевич сел в губернаторское кресло.

Ира обрадовалась, но так, что ясно было: останься муж простым полковником в отставке, она уважала бы его не меньше.

После сорока лет жена очень располнела, кажется, переживала из-за этого, хотя для Константина Алексеевича это ничего не изменило. Ира была его жена, родной человек, и в постели лишние килограммы ему совсем не мешали.

Он считал жену такой же неотъемлемой частью своей жизни, как он сам, поэтому, когда закрутил роман с ослепительно красивой девушкой-референтом, даже не предполагал, что это способно изменить его жизненный уклад. В общем, и роман-то был не роман, а непонятно что. Ни влюбленности, ни упоительного секса, ни даже кризиса среднего возраста, просто мутное понимание, что губернатор должен иметь красивую юную любовницу. Почему-то он, всегда придерживающийся собственных суждений, в этом вопросе повел себя как ребенок, по принципу «раз все так делают, то и мне надо».

Эти отношения так мало значили для Константина Алексеевича, что он даже не особенно заботился их скрывать, уверенный, что в случае «провала» Ира снисходительно отнесется к его интрижке. Она действительно узнала об измене, но вместо слез, упреков и прощения в три дня собрала вещи и улетела в Петербург, в их старую квартиру.

Уже два года они жили врозь, официально не разводились, но и не разговаривали. Дети отнеслись к разрыву родителей по-разному. Дочь объявила отцу бойкот, а сын остался в доме губернатора, хотя в глубине души Константину Алексеевичу хотелось, чтобы было наоборот. Наверное, такова доля многих отцов – узнавать, что то ли Бог распорядился, то ли они сами что-то напутали и сыновья у них родились как девушки, а дочери – с сердцем воина.

Константин Алексеевич поймал себя на том, что вместо изучения документации по порту вслушивается в голосок Вари. «Девочка, ты кто? – Я девочка, а ты? – А я Карлсон, пришел с тобой играть!»

Варя говорила за обоих собеседников, и Константин Алексеевич вдруг подумал, что дети не умеют скучать. Вспомнилось, как дед порой ставил его в угол, он несколько минут грустил, а потом находил какой-нибудь интересный рисунок на обоях, начинал фантазировать и так увлекался, что деду приходилось несколько раз уведомлять «залипшего» внука об окончании наказания.

Он вышел из кабинета, сказать внучке, чтобы вела себя потише.

– Варвара!

Девочка посмотрела на него внимательно и строго. Видно, она не была такой доверчивой, как ее мамаша, и угрозу отправить ее в детский дом не отвергала как невероятную.

«Не шуми, пожалуйста, дедушка работает», – хотел сказать Константин Алексеевич, но, встретив ясный взгляд ребенка, только сглотнул.

Он опустился на корточки и осторожно поправил Варе прядку волос, выбившуюся из косы. Ира всегда заплетала Вике такую косу, у нее было, кажется, специальное название, которое Константин Алексеевич, естественно, не вспомнил.

– Хочешь, поедем в торговый центр? – спросил он нерешительно. – Купим тебе принцессу или что-то еще.

– Можно, – сказала Варя с достоинством.