Я ловлю ртом воздух, царапаю ногтями щеки и шею.

– Прочь. Прочь, – шепчу я, а Сет громко всхрапывает.

Вскакиваю с кровати и шарю по полу в поисках кроссовок. Мне нужно избавиться от всплывших воспоминаний. Но обуви мне не найти. Слишком темно. Дергаю себя за волосы, хочу выдрать их с корнем, и кричу.

Наконец я бросаю попытки отыскать кроссовки и выскальзываю за дверь босиком. В коридоре пусто, я бегу в самый конец, где расположены туалеты. Заперевшись в дальней кабинке, я встаю на колени на холодном и твердом кафельном полу, склоняюсь над унитазом и засовываю пальцы в рот.

Рвотные массы подходят к горлу, и мне становится лучше; продолжаю давить и давить, пока не добиваюсь цели – желудок опустошается. Я успокаиваюсь и вновь обретаю контроль над собой.

На следующее утро после того, как мы с Калли целовались в «Джангл джиме», я встаю с полной головой всякого дерьма. Вылезаю из кровати и начинаю собирать сумку, сую в нее несколько рубашек и пару джинсов, застегиваю молнию и надеваю лямку на плечо.

Люк лежит на своей кровати лицом вниз, я трясу его за плечо. Он переворачивается на спину и выставляет вперед кулаки, готовый дать мне по морде.

– Какого черта?

– Сделай мне одолжение. – Я беру с комода бумажник и телефон.

Люк расслабляется:

– Какое еще одолжение? И почему ты собрал сумку?

– Мне нужно взять твою машину. – Я поправляю сумку на плече. – На несколько дней.

Люк моргает, все еще ничего не понимая, и тянется за часами, которые лежат на ночном столике.

– Который час? – Он трет глаза, потом таращится на меня. – Долбаных шесть утра. Ты спятил?

– Мне надо уехать отсюда ненадолго. Прочистить мозги.

– Куда ты собрался? – Вздыхая, Люк садится на кровати.

– Домой, – говорю я, понимая, что возвращаться туда глупо, но куда еще мне податься?

Больше мне ехать некуда, а остаться здесь – значит погрязнуть в проблемах, которых я сам разрешить не могу, и Калли заслуживает лучшего.

– Поеду проверю, как там мама и все ли в порядке.

Люк потирает переносицу и бросает взгляд на солнце, поднимающееся из-за линии гор.

– Знаешь, мне будет нелегко, если ты заберешь мою машину. Что я буду делать? Сидеть тут все выходные?

– Ты можешь взять чью-нибудь еще. – Я оглядываюсь в поисках ключей и, найдя, сгребаю их со стола.

– Полагаю, Сет даст мне разок прокатиться. – Люк хмурится. – Да пошло оно все. Для тебя это важнее.

У меня скручивает живот.

– Да. На самом деле речь идет о жизни и смерти.

Я выхожу из комнаты, больше ничего не говоря. Бинты спрятаны у меня под рубашкой, но я чувствую боль. Только боль.

* * *

Ехать домой – поражение, но если я останусь в кампусе, мне захочется быть рядом с Калли, а это не пойдет на пользу ни мне, ни ей. И вот я делаю то, что мне понятно: возвращаюсь домой в надежде выбросить эту девушку из головы.

Тем не менее стоило мне припарковать внедорожник перед двухэтажным домом, на меня тут же накинулись воспоминания. Кулаки, побои, крики, кровь. Все это связано со мной и с этим домом, как вены под кожей и шрамы на теле. То, что внутри его, – это все, что у меня есть.

Перед тем как открыть дверцу машины, несколько секунд я собираюсь с духом. Наконец решаюсь выйти и ступаю в лужу. Заглядываю обратно в салон, беру с заднего сиденья сумку и захлопываю дверцу. Забрасываю лямку на плечо и иду по дорожке, поросшей с обеих сторон венериными мухоловками. Листья с деревьев опали, соседский мальчик сгребает их в кучи.

Каждый год мама нанимает кого-нибудь убирать листья, потому что отцу не нравится, когда двор засыпан. Они мертвые, бессмысленные и портят вид, так он говорит.

Я машу мальчишке рукой и поднимаюсь по ступенькам на крыльцо. Некоторое время медлю перед застекленной дверью, потом набираю в грудь воздуха и вхожу. Внутри все точно так же, как было. На рамах картин и на лестнице, ведущей наверх, ни пылинки. Пол натерт до блеска, окна чисто вымыты. Подхожу к висящей на дальней стене семейной фотографии и прищуриваюсь. Все улыбаются, мы выглядим как счастливая семья. Только у Тайлера нет зуба – он ударился лицом об угол стола, когда отец гонялся за ним. У Дилана перевязано запястье – это он упал с дерева, куда забрался, чтобы спрятаться от отца. У меня, хотя этого и не видно на фотографии, на голени синяк размером с бейсбольный мяч. Это папаша пнул меня за то, что я случайно рассыпал хлопья.

Удивляюсь, почему никто не задавал вопросов по поводу наших синяков и ссадин? Может быть, потому что мы все время занимались спортом. Как только мы немного подросли, нас сразу отдали в мини-футбол, а когда стали еще старше – в баскетбол и большой футбол. Это давало маме возможность для объяснений, которые она усиленно распространяла.

Несколько раз, когда я достаточно подрос и уже стал способен взвешивать «за» и «против», я подумывал о том, не рассказать ли кому-нибудь. Но меня останавливали страх и стыд. Так что я очень рано запечатал боль в себе. После этого она стала просто болью. Я могу справиться с болью. Это очень легко. Все остальное в жизни – счастье, смех, любовь – вот настоящая беда.

– Я нервничаю из-за Кайдена, – признаюсь я Сету, когда он провожает меня в мою комнату.

Этим утром у нас нет лекций, и мы решили сходить куда-нибудь позавтракать – только он и я, чтобы поговорить.

К счастью, шарфа на ручке двери нет. Когда я вхожу, Виолетты в комнате тоже не наблюдается. Лишь валяются повсюду банки из-под содовой, а на столе лежит неприглядного вида сэндвич.

– Можно, я дам тебе совет? – спрашивает Сет, глядя на неубранную кровать Виолетты. – Облей тут все каким-нибудь дезинфицирующим средством.

– Принято. – Я вынимаю из комода рубашку в клетку и джинсы. – Ты не мог бы выйти? Я переоденусь.

– Только поторопись. – Сет, кивая, пятится к двери. – Я умираю с голоду.

Он закрывает за собой дверь, я снимаю рубашку. Она пахнет сахарной ватой и табачным дымом. Вдыхаю запах и вспоминаю ощущение от поцелуя Кайдена. Потом бросаю рубашку на кровать, надеваю свежую, в клетку, затем джинсы и беру расческу, чтобы зачесать наверх волосы, но останавливаюсь. Думаю о своих страхах и о том, как Сет сказал мне сегодня утром, что я должна послать их куда подальше.

После ночного происшествия, прежде чем вернуться к Сету и лечь в постель, я поклялась себе, что больше такого не повторится, никогда. Проснувшись, я почувствовала себя лучше.

Снимаю резинку, и волосы рассыпаются по плечам.

– Ты можешь это сделать, – говорю я себе и беру сумку. – Ты целовалась с парнем, и ничего.