Он, носивший теперь имя Иван Копылов, попал в лагерь в 1992 году. Обучением тогда руководил полковник Николай Владимирович Белов. В лагере в его жизнь вошли и изнуряющие тренировки, и марш-броски, и занятия по тактике боя. Нужно было научиться освобождать заложников, отбивать нападение. Иван старался стать одним из лучших учеников. Ему понравилась бесконечная игра со смертью – по правилам, которые он сам мог определять. Возможно, потому, что где-то там, глубоко в его сознании, все еще жил его армейский друг Автархан, так глупо влюбившийся, мечтавший жениться на прекрасной восточной красавице и погибший по случайности прямо в день своей свадьбы. Для себя он решил, что с ним такой случайности произойти не должно никогда. Лучше он будет в числе тех, кто задает правила игры, чем в бесконечном списке «безвозвратных потерь на операции».

Теперь обучение окончилось, за плечами остались многочасовые тренировки – и ему было поручено первое самостоятельное задание. Можно сказать – выпускной экзамен.

То лето выдалось необычно жарким для Парижа. Впрочем, старший лейтенант Иван Копылов не знал, каким оно обычно бывает во Франции. Он оказался за границей впервые. Не считать же заграничной поездкой его службу в Афганистане?

Незнание местных нравов несколько осложняло выполнение его задания: человек, которого ему предстояло найти, объехал всю Европу и блестяще говорил по-французски. Он хорошо помнил этого человека, капитана Сухорукова – бывшего его командира в Афганистане. Теперь, удрав из России, Сухоруков сменил имя и растворился в переплетении кривых и узких улочек старого Парижа.

Он не знал, почему Сухоруков решил «соскочить», известно было только, что с собой он унес бесценные досье на свои арабские контакты. Ясно, что от такого финта гэрэушники просто озверели. Иван вспомнил, как его инструктировали перед поездкой. Два человека, один в мешковатом коричневом костюме-тройке, незнакомый, а второй – руководитель лагеря Подолье Николай Владимирович Белов, беседовали скорее друг с другом, а он молча стоял рядом.

– Итак, что там с этим твоим капитаном? Нервы не выдержали? – спросил мужик в мешковатом костюме.

– Случается такое. Бывает и с более крепкими людьми. – Белов пытался создать видимость объективной оценки событий.

– Н-да, Николай Владимирович, обосрались мы с ним по полной. Одна подробность в этом деле и вовсе неприятная. Пропали материалы на тех, кого он вербовал, – агентурные дела, досье и прочее. Ты понимаешь, к чему это ведет?

– Но ведь за последнее время никто из фигурантов его списка не провалился? То есть никого он не сдал пока?

– Вот именно, пока… Надоел, значит, ему наш бардак, и решил он, что не обязан служить стране, которой и присягу-то не давал. Оно, может, и понятно. Только вот нам еще работать с людьми – в Европе. И эта история может стать для них очень дурным примером. Давай решать, Белов, друг ты мой ситный, давай решать.

Незнакомец в костюме и Белов показательно нахмурились, пожевали губами, похмыкали. И по излишнему драматизму их лиц, по слишком уж наигранным скорбным вздохам Иван понял вдруг, что весь этот разговор – просто спектакль для единственного зрителя – для него, старшего лейтенанта Копылова. Все они решили уже. По крайней мере, вон тот, в костюме, точно решил. А Белова никто и спрашивать не станет. Он и Копылов будут лишь исполнять это решение. Теперь это его работа.

Вот так он и оказался в аэропорту Шарля де Голля, где не работали сейчас кондиционеры, и было очень душно, и очередь двигалась невыносимо медленно. А у него в кармане лежал эстонский паспорт на имя Райво Рюхта. На исполнение задания ему дали неделю. Это была его первая самостоятельная работа, согласно вводной он не мог контактировать с сотрудниками посольства и резидентурой ГРУ в Париже. По существу, это был его выпускной экзамен – после двух лет обучения в этом самом широко известном в узких кругах учебном заведении. Найти и обезвредить предателя, беглеца, его бывшего командира Константина Сухорукова.

Вычислить Сухорукова удалось на четвертый день: в Париже он жил под именем Доминик Дюваль. И банк, в котором он хранил свои деньги, назывался BNP Paribas. А кафе, где месье Дюваль завтракал своим непременным рогаликом с кофе, просматривая утренние газеты, было прямо напротив отделения банка – на набережной Сены.

Входя в тихое, освещенное утренним солнцем кафе, Иван был доволен собой. Молоток! За четыре дня, не зная города, нашел беглеца. А все оттого, что у Ивана были превосходные учителя, и первым из них был как раз капитан Главного разведывательного управления Константин Сухоруков. Спасибо за науку, товарищ капитан. Не взыщите – ничего личного, просто служба!

Вдыхая кисловатый аромат свежевыпеченных булочек, Иван улыбался. Сухоруков его так и учил когда-то – всегда улыбайся, даже тому, кого ты хочешь убрать, ему как раз особенно искренне. Иван увидел мсье Дюваля за дальним столиком, у окна. Подошел, присел рядом, продолжая улыбаться – широко и открыто. И месье Дюваль улыбнулся в ответ – своей волчьей, острой улыбкой.

О чем они говорили, Иван не докладывал никому. Вот только после этого мирного утреннего разговора в кафе на набережной Сены мсье Дюваль свалился под поезд на ближайшей станции метро. Не повезло. Это бывает.

Дело перебежчика Сухорукова Константина Александровича, бывшего капитана Советской армии, было закрыто и сдано в архив на вечное хранение. А старший лейтенант Иван Копылов успешно выполнил задание, получил повышение по службе и личную благодарность своего начальника, Николая Владимировича Белова, теперь уже генерала.

– Гроза будет, – Дина задрала голову и указала пальцем на наползавшую с юга темную тяжелую тучу. – Первая весенняя гроза. Я слышала, если промокнуть под первой грозой в году – весь год будет счастливым.

– Если промокнуть под грозой – первой или последней – схватишь насморк, только и всего, – возразил Иван.

– Ты не суеверный? – спросила она.

– Очень суеверный. Но у меня свои суеверия, а не народные приметы.

На Арбате была толкотня. Группа японских туристов, все как один с фотоаппаратами, висевшими на груди, перебегали от дома к дому, поминутно щелкая вспышками. Компания подростков, расположившись прямо на брусчатке, завывала что-то под гитару. Рядом ходила девчонка с длинными спутанными волосами, со шляпой в руках и клянчила у прохожих деньги.

– Ты тоже так развлекалась в детстве? – он кивнул на надрывавшихся подростков.

– Я? Нет, – засмеялась Дина. – В пятнадцать у меня как раз с деньгами проблем не было. Мой первый парень был карманник. Нет, правда, знаешь какие у него были руки – такие чуткие, тонкие, он у любого лоха мог вытащить лопатник, так что тот даже и не почувствовал бы. Особенно если в толчее, где-нибудь в метро. С тех пор я всегда обращаю внимание на руки мужчины – такой пунктик. У тебя, кстати, красивые руки!

– Что-то у тебя одно с другим не стыкуется – то литературная студия, то джазовый ансамбль, то парень-карманник, – заметил Иван. – Ты уж придумай себе какую-нибудь одну биографию.