Молодой парень в темном костюме и ярком дорогом галстуке через несколько рядов от них рывком поднялся с кресла, сделал несколько шагов и повалился в проход, забился в конвульсиях, изо рта пошла пена. Девушка, пришедшая вместе с ним, бросилась к нему.

– Сидеть! – выкрикнул со сцены один из террористов.

– Он эпилептик! – отчаянно заголосила девушка. – Ему плохо, я должна помочь…

– На место! – громче рявкнул боевик и выпустил поверх головы девушки автоматную очередь.

С потолка посыпались куски штукатурки. В зале снова истерически закричали; девушка, зажимая ладонями рот, села обратно в свое кресло. К упавшему на пол парню, содрогавшемуся в конвульсиях, направился спрыгнувший со сцены плотный коренастый парень в комбинезоне с надписью «МОСГАЗ» и такой же, как у всех, сплошной черной вязаной лыжной шапочке. На ходу он очень ловко вытащил из гнезда на своем автомате короткий и толстый шомпол и, опустившись рядом с эпилептиком на колено, быстро и аккуратно вставил ему между сжимающихся в судороге челюстей палочку шомпола. Выпрямился и махнул спутнице припадочного – подойди.

Девушка опустилась рядом со своим другом на пол, положила его голову себе на колени и благодарно посмотрела на плотного террориста. А он уже отвернулся от нее и шагал на сцену, очень уверенно и неторопливо.

На протяжении всего этого эпизода в зале царила полнейшая тишина. Слышно было только, как судорожно икал краснолицый толстяк в заднем ряду.

* * *

Прошли почти сутки. В зале было тихо. Вытяжка не работала. Восьмиклассник Логинов, корчась, прижимал к губам пакет, его непрестанно рвало. Настя Лаврухина протянула ему бутылку, в которой плескалось на дне еще немного минералки. Парень помотал головой. Лайма наклонилась к детям, проговорила вполголоса:

– Поберегите воду! Не расходуйте зря.

Над трупом убитой старухи кружились неизвестно откуда появившиеся мухи, садясь прямо в приоткрытый рот.

Израильские туристы держались хорошо, должно быть, привыкли жить на военном положении и были обучены, как вести себя в подобных ситуациях. Толстяк дышал тяжело и поминутно оглядывался по сторонам, ловя воздух ртом, словно рыба, выброшенная из воды. Его жена, прикрыв глаза, беззвучно шептала молитвы. На всех в зале нашло какое-то отупение, первая паника прошла, оставалась теперь только чудовищная усталость и безнадежность.

Командир боевиков в натянутой на лицо черной маске объявлял в микрофон:

– Всем иностранцам отойти к центральному проходу, сесть, начиная с крайних правых мест! Держать паспорта, у кого есть, над головой! И тихо! Не орать!

Один из террористов, ходивший между рядов кресел и просматривавший документы заложников, подошел к командиру, тронул его за плечо.

– Да, что такое? – обернулся командир.

– Вот эти, – он махнул рукой в сторону сидевшей в десятом ряду группы темноволосых подростков в сопровождении кудрявой женщины и мужчины в очках, – из Израиля. Туристы. Организация у них какая-то – «Дети мира за Мир»… Что с ними делать?

– То же, что и с остальными иностранцами, – пожал плечами командир.

– Но это же жиды! – горячо возразил фанатик.

– И что? – равнодушно бросил командир. – Они ничем не отличаются от всех остальных нерусских. В зале должны остаться только русские, ясно?

Лайма невольно хмыкнула, увидев, как перекосилась длинная физиономия боевика. Маску парень давно снял, готовился принять смерть с открытым забралом, фанатичный идиот.

Она много их повидала, таких, когда впервые оказалась в Чечне во время первой кампании. Тогда никто почти не принимал ее всерьез – хрупкую юную девушку, в недавнем прошлом чемпионку Латвии по биатлону.

Никто не знал, какой стальной характер и амбиции скрываются за несерьезной ее внешностью.

Лайма с самого детства, еще когда смотрела шпионские кинокартины на первых появившихся в стране видеокассетах, решила стать спецагентом. Секретным сотрудником спецслужб вроде Джеймса Бонда. Действительность, конечно, внесла свои коррективы. Теперь, в возрасте тридцати семи лет, за ее плечами были учеба в Академии ФСБ, специальные тренировочные лагеря, участие в операциях в самых горячих точках мира. Сегодня, правда, она собиралась на время забыть о работе, просто пойти в театр, как делают в свой выходной день обыкновенные женщины. Но, видимо, такая уж у нее была планида – попадать в самое пекло даже в нерабочее время.

Теперь, сидя в захваченном зале, она старалась не терять времени зря, исподволь осматривала зал, запоминала все выходы, разрабатывала любую возможность отхода. Пока что никакого способа выйти из-под внимания захватчиков она не видела. Вот если начнется штурм… Конечно, в первую очередь она постарается вывести из зала как можно больше людей. Начнет с вот этих самых школьников, что так досаждали ей во время спектакля. А дальше уж как получится. Оставалось только надеяться, что и собственную жизнь ей удастся сохранить. Ведь у Лаймы были такие планы, и нелепая смерть в заминированной душегубке в них не входила.

Она пыталсь представить себе, как может действовать спецназ. Окно в женском туалете – это она заметила по профессиональной привычке, когда заходила помыть руки в антракте, – было замуровано кирпичом. Оставалось надеяться, что в мужском найдется какая-то лазейка для сотрудников спецслужб.

* * *

До определенного времени Лайма не могла знать, что надежда ее оправдалась. В мужском туалете второго этажа окно действительно было заслонено всего лишь асбестовым листом, и то до половины. Майор, руководивший операцией по освобождению заложников, рассчитал по плану здания, что от мужского туалета до входа в зрительный зал всего семь метров. Это окно было единственным шансом спецназовцев, и шансом этим стоило воспользоваться.

План штурма был разработан и утвержден. Через несколько минут из-за островерхого старинного здания театра всплыл вертолет с десантом, тут же по переулку рванулась, понеслась на прорыв пожарная машина. Через секунду выдвинутой вперед лестницей было выбито окно в мужском туалете театра. Спецназ едва слышимыми кошачьими прыжками запрыгнул внутрь и понесся быстро, ловко, неумолимо.

* * *

В зрительном зале все звуки, крики, стоны, плач слились в бестолковый шум. Время, те короткие секунды, что оставались у спецназовцев, пошло. Раздалась стройная, на слух чем-то похожая на перелив терции в музыке, череда острых выстрелов. Каждому шахиду досталось по тупорылой мягкой пуле.

Лайма первая поняла, что происходит.

– На пол! На пол! – крикнула она сидевшим впереди детям.

И, не дожидаясь, пока оцепеневшие от страха и усталости подростки среагируют, сама повалила на землю сидевшую ближе всех к ней Настю Лаврухину. За ней шлепнулся Логинов. Попадали под кресла девчонки и мальчишки. Последней повалилась учительница, ее очки, жалобно тренькнув, раскололись вдребезги.

На сцене геройствовал один из боевиков, тот самый фанатик с длинным лицом, поливая из автомата все вокруг себя и не понимая, как подобрались к нему зловещие тени в пятнистых камуфляжах и сдернули со сцены.