* * *

Не проехал. Всё произошло настолько быстро, что я даже не понял, как оно произошло. Вот Мишина машина подъезжает к повороту с дороги во двор, вот по встречной полосе едет бежевая копейка… И вот уже девятка лежит на крыше, а рядом стоит искорёженная копейка, за рулём которой никого нет.

Отмерев, я рванул к аварии, вокруг которой уже начали собираться люди. Кто-то пытался вытащить Мишу из машины, кто-то что-то кричал в трубку мобильника, а кто-то стоял и снимал происходящее на смартфон.

— Отойдите! — Я пытался прорваться к девятке, но меня не пропускали. — Там мой друг! Да пустите же вы!

Сердце билось набатом, и когда Мишу всё-таки вытащили, показалось, что я сейчас умру. Просто потому, что не спас. Его лицо было залито кровью, а дыхания не было видно. Из глаз невольно потекли слёзы. Я стоял, глядя на него, и не ощущал ничего, кроме давления в груди.

— Мужчина! Мужчина! — Оглянувшись, я увидел немолодую женщину в ярком цветастом сарафане, которая тянула меня за рукав. — Он ваш друг? — Она кивнула на Мишу.

Я всхлипнул и кивнул.

— Возьмите, — женщина протянула мне бумажный платочек. — Нормально с ним всё будет, вот увидите. Слышите, — она подняла вверх указательный палец, — уже скорая едет. Всё будет нормально!

Я снова всхлипнул, ощущая себя шестилеткой, а не взрослым мужчиной, и глядя на то, как подъезжает к месту аварии машина скорой помощи. Из неё быстро вылезли трое мужчин. Двое тут же принялись разбирать носилки, а третий подошел и присел рядом с Мишей. Он взял его за запястье, прощупывая пульс, затем приоткрыл веки, посмотрел, достал из кармана какой-то пузырёк, открыл, сунул его под нос Мише. Тот никак не отреагировал, и тогда врач бросил уже тоже подошедшим с носилками напарникам:

— Скорее всего, сотрясение и сломаны рёбра, так что осторожно, — а потом посмотрел на толпу: — А где второй?

— Который?

— Ну, машин-то две.

Народ заозирался, понимая, что что-то упустил, но второго водителя и, похоже, виновника аварии, найти не удалось.

— Сбежал! — сказала всё та же женщина в цветастом сарафане. — Вот гад!

— Ничего, — произнёс кто-то, — там на доме есть камера, она точно его записала. Найдут!

Пока народ обсуждал беглеца и то, как долго добирается полиция, носилки с Мишей загрузили в скорую. И опомнился я, только когда врач сел рядом с водителем и уже собирался закрыть дверь.

— Извините, — подбежал я к нему, — можно с вами. У вас мой друг!

— Это запрещено. Мы не имеем права возить посторонних людей, — покачал головой врач.

— Но я тоже там был, в машине. Просто успел выбраться, — начал я врать, понимая, что иначе могу остаться здесь, и тогда точно застряну на этом уровне. — У меня голова кружится. И вот! — Я приподнял волосы, показывая ссадину от упавшего на меня вентилятора.

— Что ж вы… А, ладно. — Врач махнул рукой и повернулся лицом к салону: — Жень, пусти этого. Посмотрим, может, тоже сотряс.

Дверь сбоку от меня отъехала в сторону, впуская в прохладное нутро скорой. Я залез внутрь и устроился на откидном сиденье, стараясь не смотреть, как один из врачей обрабатывает рану на лбу у Миши. Крови на его лице уже не осталось, и только несколько багровых тампонов в жёлтом контейнере напоминало, что её там было немало.

Двигатель заревел, и мы отъехали от места аварии, направляясь к центру города. И только в этот момент я услышал сирену подъезжающей полицейской машины.

Глава 18

Я не запомнил, как мы доехали до больницы. Возможно, сказался стресс от всего, что произошло с момента моего погружения в игру до аварии, а, возможно, это был ещё один игровой фокус: прыжок с одной локации на другую. Пришёл в себя я в коридоре, ведущем в хирургический блок. На мне был белый халат с бейджиком «Антон Лосев. Старший медбрат. Отделение реаниматологии № 2». Кто такой этот «Антон Лосев» и почему на мне его халат — или не его, и его тут только бейдж — я не знал. Тёзка, не больше. Много тёзок в этой… Аркаде.

Передо мной за окном раскинулся сквер, пересечённый заасфальтированными тропинками, по краям которых во множестве стояли ярко раскрашенные скамейки. И весь он был наполнен людьми. Кто-то из них был одет вполне цивильно, на ком-то были домашние тапочки и пижамы. Одни просто гуляли, другие — сидели на скамейках, третьи целенаправленно шли «из точки А в точку Б». А я стоял здесь.

И ждал.

Умом я понимал, что всё происходящее — это неправда, не в настоящем мире. Что там Миша сейчас наверняка со своей женой у её родителей пашет на огороде и ругает на чём свет стоит тех, кто придумал такой досуг. И что это не он там, за теми белыми пластиковыми дверями, лежит на хирургическом столе… Да и лежит ли кто-то там сейчас? Ведь это просто игра, здесь реально только то, что я вижу перед собой.

Вон тот парень с ногой в гипсе, прислонившийся к ограде сквера и с оглядкой на окружающих делающий затяжку за затяжкой. Да, курить-то на территории медицинских учреждений запрещено, это даже я знаю. Этот парень реален. Вот та девчонка в спортивном костюме, что-то втолковывающая женщине раза в два её старше. Мама с дочкой? Они реальны. Эта дверь… А за ней — ряды цифр и символов, которые превратятся в реальность, как только я её открою.

Интересно, а что, если вся наша жизнь — это точно такая же игра? Сколько писателей думали об этом, рассказывали своим читателям, сколько об этом же было снято фильмов…

Я потёр чёрное пятнышко на подоконнике, и оно пропало. Словно стёр с экрана внезапно образовавшееся на нём пятно из нераскрытых пикселей. На пальцах ничего не осталось. Даже пыли. Зато я точно останусь здесь. Почему? Потому что не выполнил задание — не спас друга.

— Извините, — меня тронули за плечо, и я обернулся.

За спиной стояла молодая девушка в таком же, как у меня, халате. Симпатичная, рыжая, веснушчатая, с зелёными глазами и большим ничуть её не портящим ртом.

— Извините, — повторила она, — вас просят подойти