Мы сильно сблизились в Бостоне в 1988 году, когда совпали там в связи с участием Большого театра в музыкальном фестивале Making Music Together, организованном при участии дирижера Сары Колдуэлл. Этот фестиваль был задуман достаточно широко: помимо гастролей Большого театра, в филармонии исполнялись программы с участием звезд музыки и композиторов, в бостонском Музее изящных искусств проходила выставка театральных художников. Там были представлены наши с Алимовым и Левенталем работы, а также эскизы Николая Золотарёва, Марины Соколовой и Владимира Серебровского. Белла Ахмадулина тоже была приглашена — с чтением стихов.

Большой привез на фестиваль оформленную мной «Кармен-сюиту» Родиона Щедрина, и мне необходимо было присутствовать на монтировочных репетициях в огромном кинотеатре Venk, построенном еще в тридцатые годы.

Главными участниками фестиваля стали Майя Плисецкая и Родион Щедрин. В числе приехавших музыкантов были Альфред Шнитке и Ирина, его супруга, Мстислав Ростропович с Галиной Вишневской и Геннадий Рождественский как дирижер Большого театра.

С коллективом Большого театра приехал и Асаф Михайлович Мессерер, мой отец, — так счастливо мы совпали в этой поездке. Встречались мы с ним в условленном месте на улице, потому что он жил в другом отеле и тоже шел в кинотеатр Venk вести класс для артистов балета. Объединившись с Беллой Ахмадулиной, Сережей Алимовым, Валерой Левенталем, мы так и двигались все вместе от места встречи до Venk. Компания наша была очень причудлива, и мы забавно пикировались по дороге, посмеиваясь над нашей непохожестью. После класса и репетиции мы воссоединялись и снова пускались в путь.

Дело было в том, что вкусы наши несколько расходились, поэтому «фракция», как мы острили с Алимовым, делилась пополам. Мы с Сережей и Беллой хотели иметь ранний обед типа ланча с возможностью что-то выпить для поддержания бодрости духа, тогда как Левенталь и мой отец такую возможность для себя отвергали. Излишне говорить о моем нежном и уважительном отношении к отцу. Но в данной ситуации мы с Алимовым как бы играли в «свободомыслие», в некую «фронду» и жили в постоянном кураже от радости встречи в Америке, на фестивале, от дружеского общения, от того, что у нас хватало денег на посещение различных заведений, да и просто потому, что мы были молоды и темпераментны.

Мой отец и Валерий из-за более сдержанных характеров вели себя несколько мудрее и степеннее. Они не рвались в кафе и бары, чтобы повысить настроение. И мы с Сережей прибегали к помощи юмора, чтобы решить проблему выбора ресторана. Расхождение мнений в большой степени касалось только заказа, но оно было налицо. Чаще всего наше с Алимовым крыло побеждало, и мы шли в бар с возможностью заказать рюмку какого-нибудь напитка. С приближением вечера наш с Алимовым градус повышался, и мы шутили, чтобы смягчить Валерия. И вот тогда возникали трагикомические ситуации.

Например, Валерий и мой отец отказывались заходить в выбранный нами бар, мотивируя тем, что мы ведем их в «какое-то темное питейное заведение». Порой они оставались на улице и ждали нас, пока мы выпивали свою рюмку. Но иногда мы настаивали, и они шли вместе с нами в какое-либо злачное (с их точки зрения!) место, и, действительно, иногда правда оказывалась на их стороне: в одном из баров бармен-афроамериканец был совершенно пьян, на полу около него валялись скомканные долларовые купюры, и он был не в состоянии их собрать и продолжить работу. Валерий торжествовал, но недолго, потому что на нашем пути встречался еще бар и история повторялась.

Тем не менее все мы жили весело и дружно, не говоря уже о том, что обстоятельства вокруг все время менялись и нас то и дело ждали сюрпризы. Однажды мы были приглашены Геннадием Рождественским на музыкальный вечер Альфреда Шнитке, который проводил сам Геннадий. Он выбрал для вечера «Реквием» Шнитке. Эта вещь была по своему духу весьма авангардна. Действие происходило в полупустом филармоническом зале — публика на такие авангардные мероприятия не ходила. Были и сам композитор, и его супруга Ирина.

На сцене стоял на низкой подставке клавесин, и вокруг него в траурных позах располагались скрипачи и, склонив головы, играли музыкальную композицию Шнитке. Характер музыки был торжественный и скорбный, и скрипачи, заканчивая свои партии, переходили в зал и выстраивались вдоль лестницы на сцену, а дирижер (Рождественский!) спускался с этой лестницы и ждал в проходе, когда оставшиеся музыканты поднимут клавесин и понесут его вниз, а затем и между рядами кресел. А Рождественский пятился по проходу спиной и продолжал руководить музыкальным процессом, ударяя в тарелки и задавая ритм всему представлению. Мы с Левенталем были в восторге и долго благодарили Шнитке за оригинальное зрелище.

Вообще, наше общение с Валерием в Бостоне было насыщено многими событиями. Как-то раз он пригласил нас с Беллой Ахмадулиной и Сережей Алимовым на импровизированный банкет в собственном номере. Пришло сообщение, что он принят в Российскую академию художеств, тогда еще членом-корреспондентом. В то время это значило много, особенно для театрального художника. Помимо нас на празднике был Юрий Симонов, дирижер Большого театра, устроитель гастролей.

Довольно торжественно прошло и открытие нашей выставки в бостонском Музее изящных искусств.

В 2003 году мы встречались с Валерием на квадриеннале в Праге. Я привез туда свою концептуальную мельницу из канцелярских счётов, декорации к балету Дмитрия Шостаковича «Светлый ручей», и там же экспонировались мои эскизы к балету Родиона Щедрина «Конек-Горбунок» и настоящие костюмы к спектаклю «Фауст» Гёте Театра на Таганке в постановке Юрия Петровича Любимова. Россию (по разделу «Театр») я представлял в одиночестве, а Валерий Левенталь был членом жюри. Мы много общались, смотрели экспозицию, а вечерами сидели в ресторане нашей гостиницы и обсуждали увиденное. Моя мельница привлекала всеобщее внимание мельканием своих крыльев и шорохами перекатывающихся костяшек счётов. На квадриеннале я получил серебряную медаль.

Один период своей жизни я тесно сотрудничал с московским Театром сатиры. Тогда главным режиссером театра был Валентин Николаевич Плучек. Там же трудился и Валерий Левенталь. Мы часто встречались с ним и, конечно, смотрели работы друг друга. И я помню то впечатление, которое произвело на меня оформление Левенталем спектакля «Женитьба Фигаро» Бомарше. Это был замечательный театральный праздник в нескольких картинах с весьма изобретательно выполненными костюмами.

Затем последовал памятный мне спектакль «Доходное место» А. Островского, сделанный Левенталем с Марком Захаровым, тоже прошедший с большим успехом. А Валерий видел мой спектакль по пьесе Николая Эрдмана «Самоубийца».

По крохам собирая ответные высказывания моих друзей, воспроизвожу такую запись Валерия Левенталя в