Мирный, неся ветер, массу снега, снежные смерчи, обрушился с побережья очередной циклон. Снова валялись на койках, обсуждая, какие работы и как выполнять на новом месте. В отношении научной программы все было довольно ясно, но зато мнения расходились в другом. Женя полагал, что на месте погружений нужно установить палатку, а в ней — газовую плиту, мы же с Пушкиным считали, что сойдет и так. Не достигнув общего согласия, сошлись на том, что если Женя считает необходимым спускаться с полным комфортом, то мы всячески приветствуем такое начинание и призываем его осуществить это на практике. Потом, когда палатка уже была установлена, мы смогли оценить Женину инициативу, но тогда мы уже начинали чувствовать постоянную, все возрастающую усталость и нам очень не хотелось что-то делать, если можно было обойтись без этого. К вечеру пурга стала утихать, и обозлившийся на нас Грузов развил бурную деятельность. Ему довольно быстро удалось получить палатку, которая раньше стояла над лункой гидролога, а теперь была уже снята со старого места и поднята наверх, в Мирный. Женя погрузил ее на нарты, отвез и установил над прорубью. Потом взялся за газовую плиту. Со склада все газовые плиты были уже разобраны: в поле работали геологи, ушли из Мирного санно-тракторные поезда, последней плитой оборудовали балок для термического бурения льда. Однако кто ищет, тот всегда найдет: начальник станции сказал Жене, что в одном месте он видел угол плиты, вытаявшей изо льда. Вообще в этом году снег и лед стаяли очень сильно, местами проглядывали предметы, занесенные уже давно, чуть ли еще не в первую экспедицию.

Грузов вооружился киркой и паяльной лампой, и через несколько часов работы плита появилась из-под льда. Правда, внутри нее по-прежнему был сплошной лед. Мы вдвоем с трудом сдвинули плиту с места, дотащили до нашего балка и положили оттаивать на горящую газовую плиту. После этого Грузов закончил оборудование палатки: снаружи стоял баллон с жидким газом, внутри голубоватым пламенем теплились горелки. В палатке стало настолько тепло, что раздеваться было совсем не холодно.

Женя, которому наше общество, видимо, успело уже изрядно поднадоесть, захотел переночевать в палатке, принес туда раскладную кровать и спальный мешок. Как он объяснил, ему хотелось побыть в Антарктике одному, почувствовать ту необычайную тишину, о которой так много писали. Так как палатка практически находилась на территории станции, причин для беспокойства не было. Не хотелось и лишать Грузова такого совершенно невинного удовольствия, так как водолаз при погружениях устает от нервного напряжения куда больше, чем от физической нагрузки, и немного отдохнуть для него просто необходимо. Если даже при этом и приходят в голову несколько необычные желания, в этом нет ничего плохого, и самое лучшее — по возможности удовлетворять их.

На следующее утро Женя не появился к завтраку. У меня это вызвало некоторое беспокойство: трудно все-таки предвидеть все, что может произойти в Антарктике. Пошел в палатку, тем более что пора уже было браться за работу. Там моим глазам представилась мирная картина: Женя крепко спал в мешке и наружу выглядывал только его нос. Разбуженный, он очень смутился и объяснил, что ночью было холодно, он часто просыпался и только под утро, тепло одевшись и включив газ, крепко уснул. Интересно, что ночью часто слышалось своеобразное поскрипывание, треск, как бы дыхание льда: ледяной покров, кажущийся таким спокойным, на самом деле жил своей жизнью. В этот день Жене пришлось обойтись без завтрака, и больше у него не появлялось желания спать где-либо, кроме нашей комнаты.

Всю ближайшую неделю мы работали исключительно напряженно, опасаясь, что может начаться взлом льда. Погода заметно портилась, почти каждый день шел снег, стало ветрено и холодно. Теперь, когда у нас была расставлена палатка, это нас не смущало, но таскать по глубокому снегу нарты часто бывало тяжело.

Шли дни, очень похожие один на другой и отличающиеся только маленькими событиями. Раз Пушкин выскочил из воды с криком: «Осьминога поймал, осьминога поймал!» И действительно поймал, только диаметром осьминог был всего в несколько сантиметров. Но повадками он не отличался от своих крупных собратьев: так же бледнел, краснел и зеленел, смотрел таким же злобным взглядом. После этого случая мы присвоили Саше титул «О великий ловец осьминогов!» и некоторое время обращались к нему только так. Вообще у нас (как и во всей экспедиции) различные прозвища были в большом ходу, и ими мы пользовались чаще, чем настоящими именами. Я редко обращался к Грузову иначе, чем «Евгений с костром во рту», так как он был единственным курящим среди нас и немало досаждал нам дымом и разбросанными повсюду окурками. Женя тоже не остался в долгу и изобрел такие звания, как «Аквапропп антарктический» и «Аквалангиссимус». Все мы часто употребляли и особо вежливое обращение: «О многоуважающий себя…», после этого следовало имя того, с кем разговаривали. Такая любовь к беззлобным шуткам и насмешкам при работе в трудных и рискованных ситуациях не случайна: они снимают напряжение, облегчают взаимоотношения между людьми. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь из нас обиделся.

Кроме осьминога, были и другие новые находки. Пушкин поймал двух рыбок. В кратком определителе рыб Антарктики мы не нашли ничего похожего на них. Лишь много позже, уже в Ленинграде, профессор Андрияшев определил, что они принадлежат к новому, еще не известному науке виду. Нам это было очень приятно: класс рыб довольно хорошо изучен, и новые находки, хотя они и не являются большим событием в науке, бывают довольно редко, много реже, чем среди беспозвоночных, где в некоторых группах до сих пор описана далеко не вся фауна и каждая экспедиция находит новые виды. Мне удалось найти огромного ползающего червя длиной около 30 сантиметров, а шириной в ладонь; вся спина его была покрыта рядами крупных чешуи, разрисованных оранжево-красным узором, а в середине каждой светилось яркое синее пятно. Похожие черви встречаются во многих морях, но редко бывают длиннее 3–4 сантиметров, а это был настоящий гигант. Посаженный в спирт, он сбросил со спины все чешуйки и вывернул глотку. На воле эти черви именно таким образом питаются: подкрадываются к добыче и выбрасывают вперед глотку, которая заканчивается многочисленными острыми зубами, у нашего червя они были лишь немного меньше человеческих. Всего через два дня я нашел еще одного подобного зверя, только без синих пятен. Потом, при разборке и обработке материала в Зоологическом институте, оба они оказались новыми видами. Антарктида, пожалуй, одно из последних мест на земле, где животные такого размера могут еще