— Сто тысяч и один каме…

— Смешно! — рявкнули из семнадцатой ложи. — Сто десять тысяч!

Я тут же поднял табличку и огласил свою цену:

— Сто десять и один камень.

— Сто десять тысяч и один камень — раз! — тут же выкрикнула ведущая, подливая масла в огонь.

— Юноша, — теперь холод мыслеречи явно был обращён ко мне, не было ни малейшей нужды его подслушивать. — Твоё противостояние с местной шушерой меня не касалось. Но ты должен осознавать своё место. Ни твоё Возвышение, ни Возвышение твоего слуги не дают тебе права быть таким беззаботным.

— Сто десять и один камень — два!

Я с намёком постучал табличкой по ладони:

— Уважаемый, болтая со мной, вы можете глупо потерять свою технику. Неужели я слишком сильно поднял цену?

В семнадцатой ложе тут же вскинули табличку:

— Сто пятьдесят тысяч!

А я зеркально повторил жест:

— Сто пятьдесят и один камень!

Седой шевельнулся:

— Молодой магистр, что не так? К чему тратить такие деньги?

— Мне нужен этот лот.

И он был нужен не одному мне:

— Двести тысяч! Хорошо, хорошо, давай проверим, насколько глубоки твои карманы, сопляк.

Ведущая подождала, явно ожидая, что я быстро перебью ставку на один уже ставший привычным камень, но я был занят беседой с Седым, и ей пришлось огласить:

— Двести тысяч — раз!

— Но нужно ли так грубо, демонстративно оскорбляя ту ложу, делать ставки?

Я с намёком глянул на Седого:

— Начал и правду я, но… Ты же слышал только что его мыслеречь? Прошлый раз ты разъярился от того, что меня так назвали. Теперь уже я не остановлюсь в любом случае, — видя, что Седой всё равно мрачен, спросил то, о чём нужно было побеспокоиться сразу, и что могло заставить Седого в этот раз спустить моё оскорбление. — Что с его силой?

— Он небрежен в мыслеречи, его защита полна слабостей. Не выше седьмой звезды. Скорее, даже ниже. Вполне нам по силам.

Я облегчённо вздохнул и пожал плечами:

— Ты на своей шкуре убедился, что я часто бываю несносен. Что поделать, собиратель камней и дерьма из Нулевого… — Седой скорчил усталую жизнью гримасу и я тут же добавил, — сын воровки.

— К-ха! — Седой выпучил на меня глаза.

Я же вскинул табличку:

— Двести тысяч и один камень! Который не любит, когда воруют у него самого.

Моего соперника в семнадцатой ложе, крупного, широкоплечего мужчину с тяжёлыми чертами лица буквально порвало от гнева, он побагровел, вскочил, стиснул перила, заорал вслух:

— Юнец! Ничтожество! Фракция! Назови свою фракцию!

— Отец, отец, — его за предплечье ухватил один из более молодых идущих, что сидели в той ложе. — Успокойся. С ним всё может быть не так просто. Ты уже и так слишком много поставил. Отступись.

— Двести тысяч и один камень — раз! Ах, я снова вся горю. Какие цены, ах, какие цены!

— Так что насчёт вечера и вина? — очень к месту и времени продолжил Седой.

Я напомнил ему:

— Этого как бы не было в плане.

— Иногда план приходится менять, молодой магистр.

А в семнадцатой ложе продолжали яриться:

— Отступить? Ни за что!

— Отец! Но у нас осталось всего триста тысяч.

— Плевать! Я трачу свои деньги. Двести пятьдесят тысяч! Ну, ты осмелишься поднять цену?

— Двести пятьдесят и один.

— Кто знает, красавчик, кто знает? — - услышал я ответ Седому. — Но шанс у тебя есть.

— Триста тысяч!

Я мгновенно перебил:

— Триста тысяч и один.

Теперь Седой отвлёкся от перебрасывания фразами с ведущей и попытался меня остановить:

— Молодой магистр! Это неразумно, тратить такие деньги…

Я отрезал:

— Эта техника мне нужна.

Ведущая тут же подтвердила:

— Триста тысяч и один камень — раз!

Впрочем, в той ложе происходило то же самое:

— Отец! Хватит, если ты поднимешь цену ещё раз, то это уже будут деньги семьи! Мы не можем их тратить!

— Убери от меня руки! Я всё ещё твой отец! Где твоя сыновья почтительность? Четыреста тысяч!

Седой тоже вцепился в меня:

— Леград! Да мысли же ты разумно! За эти деньги можно купить десяток зелий Древних, а не какую-то там технику! Таких техник тоже можно купить десяток на другом аукционе!

— Четыреста тысяч — раз!

Я сбросил его руку с плеча и вскинул табличку:

— Четыреста и один камень!

— Отец! Отец! Остановись! Это слишком дорого! Послушай меня, ну послушай же! Ты достаточно взвинтил цену, заставив этого ублюдка перебить твою ставку. Он молокосос, который сейчас растратил деньги своей фракции. Никто не погладит его по голове за эту пустую покупку. Он ошибся, остановись, дай ему споткнуться на этом лоте! Может, у него, вообще, нет таких денег и окажется в неловком положении. Отец!

— Четыреста тысяч и один камень — раз!

Я чуть развернул кресло, чтобы лучше видеть семнадцатую ложу, закинул ногу на ногу, беззаботно похлопывая табличкой по ладони и не слушая цедящего ругательства Седого над ухом. Я не могу объяснить даже самому себе, почему я веду себя столь нагло и создаю себе врага. Неужели меня и правда задело то «сопляк»?

Ведь действительно, можно было победить в ставках не столь вызывающе и на меньшей цене, не начни я с одного добавленного камня, а накинь хотя бы тысячу. Давно лишённый настоящих схваток, слишком много думающий и строящий планы, я не заметил, как моё странное безумие подступило вплотную и выплеснулось вот этим?