да прислушивайся. Разве в поход за золотом глашатаи созывают? А ты не думал, что я Салпу хочу от мерзости избавить?

— Смотрю я вот на твоих ребят и особо мерзости-то не вижу, — прищурился Тарп. — И среди моих мерзости не было.

— А палхи? — спросил Кай. — А Сарлата? А отребье, которого, уверен, немало было в Ледяном ущелье?

— Нет, — покачал головой Тарп. — Не хочу к крышке сундука приглядываться, ведь внутри главное. Так?

— Так, — согласился Кай. — И мне скрывать нечего. Я собираюсь освободить Салпу. Об этом, кстати, и письмо Тупи писал. Еще до того, как ее сын стал ишей. Чтобы готовилась к тому, что Салпа из загона пустотного частью мира станет. Ты лучше скажи, Тарп, почему Пагуба вновь нагрянула? Я ведь знаком с летописями. Никогда разбежка между Пагубами не была менее полусотни лет.

— Так и Пагуба никогда не длилась более года, а последняя за три выскочила, — заметил Тарп. — Мнится, это я тебя, Кай, должен спрашивать, отчего Пагуба вновь нагрянула.

— Так спроси, — пожал плечами Кай. — Сам-то я подумал бы, что кого-то не устраивает то, что я задумал. Но не скажу, потому как со мной было трое воинов Пустоты, которые помогают мне добраться до Анды. И двое уже погибли. Осталась одна Илалиджа. Не сходится что-то.

— Кто снес голову ише? — вдруг подала голос Илалиджа. — Есть свидетели?

Стальным клекотом разнесся ее голос под крышей трактира.

— Я свидетель, — после долгой паузы ответил Тарп. — Сам смотритель переродился. В секунду обратился в пустотное чудовище и оторвал голову ише. Голыми руками оторвал.

— Имя назвал? — спросила Илалиджа.

— Урайка назвала, — ответил Тарп. — Только она да я и бросились к трону, но не успели. Зарубили смотрителя, но это уже был только человек. Но урайка узнала пустотника. Может быть, и я узнал бы, но спиной он ко мне стоял. Она сказала, что это был Тамаш.

— Сам? — поразилась Илалиджа.

— Сам, — кивнул Тарп.

— Плохо дело, — прошептала пустотница.

— Хорошего мало, — согласился Тарп. — Но не пойму, чем тебе оно плохим показалось?

— Я служу Пустоте, — процедила сквозь зубы Илалиджа. — И если мне велено охранять зеленоглазого до самого Храма Двенадцати Престолов в Анде и внутри него, значит, я и буду его охранять, пока жива. Приказывает мне правитель Пустоты. А Тамаш — его наместник в Салпе. Управитель. И не дело Тамаша сносить голову ише, для этого другие слуги имеются.

— Так что же получается, бунт, что ли? — развел руками Тарп.

— Я только воин, а не вельможа черного двора, — ответила Илалиджа. — Граница Салпы ведь отражается и в Пустоте. И Пустота рассечена и ограничена. Да, Пустота алчет Салпы, поскольку кровь и страдания людей и тати — суть пища ее. Но когда в клетке сидит не только свинья и свинарь, но хозяин свинарни, последний готов отпустить и свинью, чтобы освободиться сам.

— Глубокая благодарность от всех салпских свиней, — встал и поклонился Илалидже Тарп. — А Тамаш, выходит, кто-то вроде свинаря, которого все устраивает? Принюхался за долгие годы?

— Он очень силен, очень, — задумалась Илалиджа. — Конечно, правитель Пустоты много сильнее, но он не может ступить всей мощью на землю Салпы. Он часть Пустоты.

— И Тамашу по силам устроить Пагубу без правителя Пустоты? — удивился Кай.

— А что ее устраивать? — скривилась Илалиджа. — Голодной пустотной мерзости много. Только свистни да призови: пока Тамаш в силе, о правителе Пустоты и не вспомнят. Или в эту Запретную долину тати и людишек меньше набежало? Пагуба дает Тамашу силу. Если он будет в силе, то сможет оборонять Салпу от правителя Пустоты. Только Пагуба в этом случае станет вечной. Пока Салпа не обескровит.

— А ведь вроде срастается понемногу? — крякнул Эша. — Ежели так, то я перестану по ночам укладываться от тебя подальше, Илалиджа. Тот случай, когда мы с тобой заодно.

Кай молчал. Арма смотрела на его профиль, видела каплю пота, скатывающуюся по линии носа, и думала, что спроси сейчас ее, как поступить, что думать, и она не сможет ответить.

— Выходит, — Тарп собрал в морщины лоб, — что если ты теперь сделаешь то, что задумал, то освободишь не только Салпу, но и Пустоту?

— И еще двенадцать богов, запертых на своих престолах в Анде! — торжественно добавил Эша. — Вот уж тогда повеселимся.

— Ой ли? — прищурился Тарп.

— Не знаю, — покачал головой Кай. — Но я сделаю то, что должен. Именно потому, что могу сделать это.

— Нет у меня веры ей, — показал на Илалиджу Тарп.

— Я в твоей вере не нуждаюсь, — показала клыки Илалиджа.

— Не потому, что лжет, — продолжил Тарп, — а потому что служит тому, кто мой враг. Или кто-то думает, что Пустота блага желает для Салпы? Или я ослышался и мне почудились слова о крови и страдании людей и тати в качестве пищи пустотников? Ты договорился с правителем Пустоты, Кай? Где ты его встретил? Или ты сам отправлялся к нему в Пустоту?

— Я говорил с его тенью, — вымолвил Кай. — С Сиватом.

— С Сиватом, — побледнел Тарп. — С нищим странником в широкополой шляпе?

— С ним самым, — кивнул Кай. — Но он не говорил со мной. Он слушал меня. И все. Но появились его воины. Сначала они являлись ко мне тоже в виде призраков, а потом уже в полной мощи.

— Не в полной мощи, — поморщилась Илалиджа. — Далеко не в полной мощи. Под небом Салпы никто не может быть в полной мощи, поскольку полная мощь зиждется на силе тела и силе духа, на крови и на магии. А магия как раз в Салпе умалена. Внутри же Запретной долины магии в избытке, но она гнетет каждого, как гнетет страдающего от жажды вода, если окунуть его на пяток локтей вглубь. Есть, чем напиться, да вдохнуть нечего! Здесь правят тени богов! Оттого и Пагубы в Запретной долине не бывает.

— А отчего только трое? — спросил Тарп.

— Пока нет Пагубы, в пределы Салпы могут войти только трое ловчих Пустоты, — объяснила Илалиджа. — Исключения редки. И лишь для тех слуг Пустоты, что сами согласны умалить себя.

— А Тамаш? — не понял Тарп. — Исключение?

— Он использует тело посланника, — заметила Илалиджа, — но если Пагуба началась, теперь и он в полном праве. Везде. Но не внутри Запретной долины. Пока здесь властвуют сиуны.

— Понятно, — задумался Тарп. — Вот ведь как выходит, хиланская зараза мне в ребро. Есть молодой парень. Сначала из-за него начинается одна Пагуба, потом, кажется, и другая. Гибнут правители и тысячи селян и горожан. Мор приходит чуть ли не в