В семье на всех фронтах шла война. Катя защищала привычный порядок в доме, Юля боролась за власть. Остальные по мере сил подливали масла в огонь. А поскольку разноплановые сражения изнуряли всех, а заодно лишали надежды на нормальные отношения, оставалось мучиться и ждать развязки – выхода кровной мамы Юли из тюрьмы. Тогда опека над Юлей, может быть, прекратится.

Катю не отпускало ощущение, что приемная дочь с момента переезда в их семью сидит на чемоданах. Она как будто не собирается обживаться, не позволяет себе пускать корни. Дом Кати и Влада был для нее временным пристанищем и возможностью отсидеться, набраться сил: наесться за всю прошлую голодную жизнь, накопить впрок вещей, собрать ресурс перед новым рывком. Катя пыталась помочь Юле с учебой, увлечь ее новыми занятиями. Отвела на танцы, которые девочка любила, устроила в школу радиоведущих, но помощи никакой не получалось. Юля потребляла и потребляла, но была не в силах переключиться с выживания на развитие. Понятно, что она не виновата в том, что разучилась доверять миру и всем взрослым людям. Понятно, что прошло слишком мало времени. Но три месяца гостевого общения и тридцать дней семейной жизни не позволили ей даже чуть-чуть привязаться к новой семье. Катя и Влад уже не могли абстрагироваться от постоянного навязчивого ощущения, что их цинично используют.

Влад теперь все чаще задерживался на работе, ссылаясь на важное дело, которое требовало всех его сил. Маша сделалась капризной и злой, словно раньше времени у нее начался кризис трехлетнего возраста. Настя после переезда Юли честно выполнила свой долг – объяснила и рассказала все, что могла, познакомила новую сестру со своими друзьями, соседскими мальчишками, девчонками, – и практически пропала из дома. Она не реагировала на нападки Юли, никак не отвечала на ее наговоры и жалобы, просто уходила теперь рано утром и возвращалась лишь поздно ночью. Находила предлоги, причины, компании, занятия – только бы не приходить домой. Катя сходила с ума, звонила дочери по десять раз, слышала в ответ: «Мама, я уже еду!» – и после этого ждала еще пять-шесть часов. Все это выглядело так, словно Катя променяла одну дочь на другую. А не приобрела еще одну. Было обидно и стыдно: если не можешь справиться с кровным подростком, если собственная дочь посылает куда подальше, зачем приводить в дом еще одного ребенка?

Надежный и привычный мир рушился на глазах; страшные мысли о том, что она теряет Настю, убивали Катю. Она старалась не думать в таком ключе, но навязчивые аналогии лезли в голову сами собой: кукушонок попадает в чужое гнездо и начинает выбрасывать из него других птенцов. Чтобы только его кормили, чтобы только он был центром вселенной. Катя понимала, что Настя в ответ просто выбрала свою стратегию выживания – бегство. И это невыносимо сильно ранило ее. Она дошла до такого состояния, что боялась лишний раз столкнуться в доме с новообретенным ребенком. В Школе приемных родителей говорили про медовый месяц – первые спокойные и радостные недели совместной жизни. Видимо, все это осталось далеко позади, когда Юля гостила у них по выходным. Адаптация навалилась сразу и тяжело. Всего тридцать дней, а Катя уже смертельно устала играть с Юлей в абсурдного «Царя горы», устала от попыток вернуть себе мужа и собственных детей. Временами она опускалась до такой степени отчаяния, что мечтала лишь об одном – чтобы кровная мама Юли как можно скорее вышла из тюрьмы. Тогда она предложит посильную помощь, постарается найти для нее работу, купит приемной дочке вещей на год вперед и отвезет ее, с Богом, домой. А дальше будет участвовать в их жизни, поможет Юле с образованием. Но только на расстоянии. Только так, чтобы не видеть каждый день ее недовольного и злого лица, не слышать хамства и беспочвенных обвинений. Иначе все в этом доме сойдут с ума – ведь все они превратились в заложников жестокого и голодного птенца.

Катя старалась, сдерживалась, но внутри копилась обида. И еще – ревность, которой она сама от себя не ожидала. Казалось, давно поняла простую вещь: мать может любить одновременно двух, трех, сколько угодно детей, но и ребенок имеет полное право любить сразу двоих – и кровную, и приемную мать. Она не собиралась занимать в этой жизни чужого места, отвела себе совершенно другую роль – направить, помочь. Но как можно помочь тому, кто этого не хочет? Кто сопротивляется всеми фибрами души?

Неделю назад, в прошлые выходные, Катя впервые услышала разговор Юли с кровной мамой. Та позвонила дочери на мобильный телефон, когда Катя с детьми зашла после бассейна в кафе. Лицо Юли просветлело, колючий дикобраз, который секунду назад злобно шипел: «Я суп есть не буду!» – моментально исчез. Появился счастливый ребенок с сияющими глазами.

– Привет, мамулечка! – пропела она.

Это прозвучало как музыка, как дыхание ангела. Юля выпорхнула из-за стола и вылетела в коридор поговорить.

Катя с трудом сдержала подступившие слезы. «Мамулечка». Никто и никогда в жизни не называл ее таким божественно ласковым именем. Ни Настена, ни маленькая Машуня, которая любила ее и Влада больше жизни, не изобрели настолько нежного слова. Всеми своими стараниями, переживаниями, бессонными ночами, любовью она, Екатерина Родионова, не заслужила этого трепета. Может, и не ценится детьми слишком хорошая благополучная жизнь. Может, лучше было время от времени пропадать, не заботиться, забывать, чтобы добиться их абсолютной любви…

Она все еще лежала в постели и перебирала как бусины события последнего месяца. Уродливое ожерелье из боли, обид и страхов сдавило горло, было трудно дышать. Шуршание в ванной комнате наконец стихло, и Катя подумала, что Юля ушла. Теперь можно было спокойно начать свой день. Не с очередного конфликта, не с пререканий, а с чашки кофе и веселой возни с Машуней. Но она просчиталась.

– Доброе утро, – столкнувшись в коридоре с Юлей, искусственно бодро проговорила Катя, – ты уже позавтракала?

– Тебе-то какая разница?

– Юля!

– Я не завтракаю. Тысячу раз тебе говорила, пора запомнить.

– Ты грубо со мной разговариваешь. – Катя с опозданием вспомнила про «я-высказывания», но эмоции мешали следовать рекомендациям психологов.

– И что?

– Найди другой тон.

– Зачем?

– Чтобы люди не шарахались от тебя. Как минимум.

– А-а-а.

– И здоровье нужно беречь. Впереди длинная жизнь, – Катя пока еще сдерживалась, но уже с большим трудом, – важно, чтобы на нее хватило сил.

– Вот на хрена?! Будущего нет.

– Господи, Юля, – Катя помимо воли повысила голос, – ты просто не знаешь, о чем говоришь. И цель, и будущее появятся, просто прекрати им мешать.

– Ой, все! – Юлька окинула приемную мать презрительным взглядом. – У тебя самой-то какая цель?

Она уставилась на Катю бешеными глазами, но Катя выдержала ее взгляд и спокойно произнесла:

– Помогать детям. Рассказывать людям правду.

– О чем?!

– О том, что детский дом не годится для жизни. Что каждый ребенок имеет право на семью.