— Вот и Хомякин жесток. Верно ты, господине, сказал — деспот!

— Значится, он девчонку ту тоже бил, — сворачивая к лесу, продолжал беседу Бутурлин.

— Да бил. Она говорила.

— Ага! — Никита Петрович азартно махнул рукой. — Вот и пусть побольше о боярине своем жестокосердном расскажет. А самое главное — выспроси…

Ранним росным утречком холопы взяли ройку да отправились на посад, к хомякинской усадьбе. Игнатко — ясно, зачем, а Ленька — для подмоги. Так, на всякий случай — мало ли что. Бутурлин лично проводил своих людей — к явному неудовольствию Славко.

— Ой, схватят их! Ой, схватят.

— Да кому их хватать? — усевшись на мостках, усмехнулся лоцман. — Кто их на посаде знает-то? Из монастырских — так и вообще никто. А мне зелья порохового прикупить надобно. Да и — какую-никакую — сабельку.

Баро покивал:

— Ну, сабельку бы мы тебе дали. А вот зелье — да.

— Вот и я о том.

Как бы то ни было, а цыган больше не приставал с расспросами, да и вообще, в таборе было не до беглецов. Ромалы деятельно готовились к уходу — перековывали лошадей, смазывали дегтем тележные оси, а кое-кто уже даже разобрал кибитки, явно собираясь провести последние ночи под открытым небом.

Холопы явились к обеду. Приплыли на ройке. Рыжий Ленька что-то весело насвистывал, а Игнат молчал, но светился ликом, словно новая, в золотом окладе, икона.

— Виделись с девкой, — тут же доложил рыжий. — Игнатку она узнала, обрадовалась. Как раз на торг шла. Он ее и провожал… а я — поодаль. Ищут нас, господине. Погоню воинскую снарядили. Говорят — целый отряд стрельцов.

— Целый отряд, говоришь? — изумился Никита Петрович. — О как нас воевода с игуменом ценят! Славно, славно… Так! Давай теперь, Игнат, ты.

Отрок доложил несколько смущенно, но в целом вполне уверенно и понятно. Да, встретились, потом он проводил Настю почти до самой усадьбы. Миловались? Да, поцеловались на углу разочек. Как раз о боярине и разговаривали. Настена жаловалась да обзывала хозяина своего всяческими «непотребны словесы».

— Как раз вчера он ее высечь велел! — шмыгнув носом, поведал Игнат.

— Высечь велел? — Бутурлин насторожился. — Он что же, в вотчину-то свою дальнюю не поехал?

— Настена сказывала, поехал. Да зачем-то вернулся с полпути. Никто и не ждал!

— Представляю себе его возвращение, — философски заметил Никита Петрович. — Тем более — столь внезапное. Что еще Настена твоя сказывала?

— Ничо, — парнишка помялся и, опустив очи долу, признался: — К вечеру на ближний луг звала.

— Вот! — хлопнул в ладоши Бутурлин. — Пойдешь! Выспроси-ка про хомякинскую казну — с чего пополняется? С чего там, на усадьбе, живут, окромя работы-заботы крестьянской?

— Вызнаю, господине… — отрок согласно кинул и, сглотнув слюну, тяжко вздохнул. — Хорошая девица эта Настена. Добрая. Ей бы бежать… одначе — опасно! К нам на усадьбу — враз сыщут… А на войну ей невмочно.

Игнатко вернулся ночью, поздненько, тут же и доложил:

— Новость важная, господине! Завтра вечерком хомякинские медь свейскую будут перевозить. С барки. Настена сказала.

— Ага! — сам недавний контрабандист, Никита Петрович быстро смекнул, что к чему, и сразу же уточнил: — Значит, медь та, как я себе мыслю, избу таможенную вовсе не проходила.

— Не проходила, — согласно кивнул парнишка. — Настена так и сказала. Вызнала всё!

— Да уж, — хмыкнув, Бутурлин покачал головой. — Вот ведь, есть же такие холопки неверные. Правда, ежели боярин — деспот… То зачем такому верной рабой быть? Так! К обеду быть готовыми. Отправляемся! Игнат… дева твоя сказала, что за барка-то?

— «Северная звезда». Хозяин — Никифор Сомов. У него еще артель…

— Знаю я Сомова. Тот еще шпынь! То людишкам своим не заплатит, то еще что… Ладно! Собирайтесь. Значит, говоришь, «Северная звезда»?

* * *

В светлом ночном небе серебрилась луна, отбрасывая жемчужную дорожку в спокойных водах реки. Кругом стояла мертвая тишь, лишь слегка покачивались камыши и коричневые бутончики рогоза бились о низкий борт барки.

Позади, со стороны посада, вдруг донеслось лошадиное ржание!

— Едут, — прячась в зарослях вербы, азартно прошептал лоцман. — Ленька, давай к важне. Буди таможенников! Игнатко, готовь пистоль.

— Уже готов, господине.

— Ну, и славненько, ну и с Богом, ага…

Не солгала, значит, Настена! Не солгала.

Рыжий тут же исчез, растворяясь в трепетно-белесой ночи, Бутурлин с Игнаткою затаили дыхание. Снова послышалось лошадиное ржание — на этот раз совсем рядом. И вот уже выехали к пристани возы, запряженные крепкими конями. Сейчас… сейчас перегружать будут. Сейчас…

— Господине… там сзади кто-то! — вдруг обернулся Игнат.

— Сзади?

Ни господин, ни слуга среагировать не успели. И позади, и впереди, у барки, со всех сторон вдруг вспыхнули факелы, порвав мирную белую ночь в огненные оранжевые клочья! Повсюду — со всех сторон — вдруг появились оружные люди! Целое воинство. Угрожающе щетинились копья, тускло поблескивали пищальные стволы, оранжевые сполохи отражались в доспехах и шлемах.

Гляди-ко… Не одни простые ратники здесь. Еще и…

— Вон они здесь, в вербе, прячутся, — послышался чей-то ехидный, смутно знакомый голос.

Хомякин!

— Больше, князюшко, негде. Прикажи взять!

Князюшко?

Никита Петрович вытащил саблю, шепнул:

— Будем прорываться, Игнат. По моей команде — пали… Желательно — в доспешных… Готов?

— Готов, господине!

— Ну, тогда — с богом!

Бутурлин усмехнулся: вышло тогда внаглую — получится и сейчас. Почему бы и нет-то? Главное, спокойно все… и без мандража, без страха… Натиск и быстрота — в этом залог победы!

Кто-то вдруг ломанулся на лошади прямо через кусты! Сверкнули доспехи. Игнатко злорадно поднял пистоль, прицелился…

— Я — князь воевода Потемкин! — прозвучал вдруг звучный голос.

— Постой… — Никита Петрович придержал верного холопа за руку.

— Ежели ты — Никита Петров сын Бутурлин, служилый человек и помещик — покажись! — между тем все так же звучно продолжал князь. — Ничего тебе худого не будет. Ты мне нужен, Никита! Не для казни, для службы воинской. Но скажу — службишка та не простая, опасная.

Услышав такие слова, Никита Петрович чуток подумал… да вышел и, пряча усмешку, степенно поклонился воеводе:

— Ну, здрав будь, князь Петр Иванович!

— И ты будь здрав, Никита. Почто своеволишь-то? Пошли-ка в палаты мои. Поговорим, ага.